Никто из окружающих и не заметил бы моего замешательства, если бы не завис компьютер. А он завис! Висит и висит, будто кто-то специально на этом месте его остановил: мол, смотри, Евгений Александрович, на свою любимую. Хотел поздравления? Вот и получай!
Кирилл пытался исправить ситуацию, присутствующие обменивались мнениями, хвалили дочку, а я сидел, как каменный и не отводил от Марии глаз, даже на Ирину не оборачивался: узнала она ее или нет?
И, когда фильм уже продолжился, раздался чей-то голос:
– Ирина Васильевна, а это Вы? Такая молоденькая!
– Нет, – резко ответила жена. Но из зала не вышла.
Потому что вышел я.
В холле, изо всех сил сжав кулаки, стукнул ими по глухой стене возле гардеробной комнаты, и слава Богу, что никого в тот момент не было, потому что с потолка посыпалась штукатурка.
Выдохнул. И заставил себя вернуться.
Гости досматривали фильм, закончившийся, кстати, фотографией моих родителей. Все зааплодировали и стали пить за мою талантливую дочь и нашу крепкую семью.
Расходились поздно: после долгих веселых танцев, с непременной Ламбадой в финале, и красивого именинного торта с малюсенькими свечками. Думаю, что абсолютно все присутствующие догадывались, сколько их там было, поэтому задуть их мне удалось только со второго раза.
Держался я изо всех сил: шутил, улыбался и без конца благодарил. По-моему, все остались довольны. Все. Кроме мамы, которая уехала все же расстроенная. И нас с женой, не общавшихся после просмотра посвященного мне фильма.
В зале замелькали официанты.
Ира распоряжалась, какие продукты сложить в контейнеры, какие оставить. А я вел расчеты с администратором. У меня не хватило наличных денег, и я попросил у жены ее сумочку-клатч, в которую мы складывали подарочные конверты с деньгами.
Подобных сумочек у нее было, наверное, не меньше дюжины, более новых и дорогих.
Этой же, наверное, лет десять, и носила Ира ее всего несколько раз, потому что она была просто ослепительно белого цвета.
– Возьму все же ее, – сказала жена перед рестораном, отложив бежевую миланскую сумку. – Она хоть и старая, но идеально по стилю сочетается с новыми туфлями. – И она покрутила в воздухе туфелькой.
– Какая разница, – ответил тогда я.
А сейчас, в ресторане, в этой самой сумке, в среднем отделении среди красивых конвертов, увидел обычный почтовый конверт, не очень праздничный, и не очень новый. «Интересно, кто положил деньги в старый конверт?» – успел подумать я и открыл его.
Там лежал листочек бумаги с рукописным текстом и маленькая Машина карточка с выколотыми глазами…
Держа фотографию на ладони, я подошел к жене, и, как во сне, произнес:
– Это ты убила Марию?
Из письма Марии (17 декабря 2005 год)
Привет, любимый!
Нет! Мне не выразить моих чувств! Хотя лучше слова «любимый» в нашем языке вряд ли найдешь! Но это так ничтожно мало, если речь о моей любви к тебе!
Поэтому просто добавлю местоимение. «Привет, МОЙ любимый!»
Ровно два года, как мы с тобой не виделись… Видишь, я исправилась: пишу не «ровно два года, как мы расстались», а просто, что мы «не виделись»… Потому что мы так и не расстались!
Я знаю, что ты, просыпаясь ночами, вспоминаешь о нас.
По утрам в будни, тебе, конечно, не до меня. Но все воскресные пробуждения, я уверена, мои. Так же, как и твои бессонницы. Только пусть их будет у тебя совсем немного.
Спасибо тебе за это, родной. Мне так важно знать и чувствовать, что ты меня не забыл!
