Я придумаю будущее. Любовь после любви - страница 27

Я слышу твой голос. Ты говоришь мне: «Привет, моя маленькая!»

И мы снова вместе. Каждой клеточкой нашего общего, единого сознания.

Но ты живешь в реальном мире. И мне есть к тебе просьба.

Речь о твоей жене. Будь с ней, пожалуйста, по-ласковей, по-внимательней. Она всегда дорожила тобой, она многое прощала тебе. Даже нашу любовь!

Я не могу даже на минуту представить, что, если бы ты любил другую женщину, а не меня!

А Ирина справилась. Ведь тяжелее пришлось не мне, всегда знающей, кому принадлежит твое сердце. Думаю, сложнее было ей, понимающей, почему ты остался в семье!

Очень прошу тебя: попробуй наладить отношения с женой. У вас все непременно должно получиться. Постройте свою жизнь на доверии и искреннем уважении. Это может быть достойной заменой любви. Тем более, что Катюшка в ней нуждается – она оказалась такой ранимой! А я буду оберегать вас.

Не распыляйся, потому что такую, как я, ты все равно не встретишь! И вовсе не потому, что я какая-то особенная, просто именно такое сердце, как мое, ты и можешь, по-настоящему любить. А я, по-настоящему, только твое!

Пожалуй, сегодня я открою тебе великую тайну.

Наше расставание, ты, конечно, не забыл – тот последний день, когда мы были вместе. Ты до сих пор ясно помнишь и те события, которые предшествовали этому.

А вот настоящую причину озвучила моя подруга Наталья позже. И совершенно для меня неожиданную.

Это было после нашего последнего с тобой разговора.

Я не ела потом трое суток. Не могла. В горле, казалось, навсегда застрял какой-то нервный ком. Мама плакала, стоя передо мной на коленях и держа в руках сваренное всмятку куриное яйцо и маленькую детскую ложечку. Натка пугала, что отвезет меня в психушку, где будут кормления через зонд. Даже Толик, простив мое предательство, приносил дефицитные продукты и, молча положив их на стол в кухне, уходил. А ему ведь самому нужно было находиться в больнице!

На четвертые сутки я начала пить воду. И только потом – разговаривать.

Как-то вечером мы с Наташей стояли на балконе, накинув старые куртки Анатолия, и курили.

– Говорят, любовь живет три года, – зачем-то сказала я.

Подруга заспорила:

– Ерунда все это. Но ты, Машка, видимо, подсознательно себе это вбила в голову. Вашему активному, так сказать, роману с Женькой почти четыре года. И ты решила уйти на пике, на взлете, черт тебя побери. Так, чтоб с мясом и с кровью. Чтобы, не разлюбил! Чтобы не надоела!

– Во первых, это не роман, – перебила я, – это Любовь. А, во-вторых, его слово было решающим.

– Да, не ври! Если бы ты настояла, если бы условия поставила, Женька поступил бы по-другому. Он категорически не хотел расставаться! Но тебе нужно было остаться в его памяти любимой им, обожаемой, а не надоевшей!

Она была права. Я просто боялась себе в этом признаться. Я боялась, что ты меня разлюбишь! Это страшнее, чем остаться без ног, страшнее тюрьмы, страшнее позора. Я бы все смогла пережить, только не твою нелюбовь ко мне!

Сложилось все, конечно, ни так, как мы мечтали. Но зато теперь мы точно знаем, что наши чувства вечны.

Нам повезло, что мы испытали это. Сколько любви было в каждом твоем слове, в каждом моем взгляде, в каждом нашем дыхании, в каждом нашем объятии. Это великое счастье!

С наступающим Новым годом, мой снежный Барс! Целую тебя.

Люблю. Люблю. Люблю.

Твоя Росомаха

Воспоминания Евгения. Москва ( 1984 – 1987 гг.)

В столицу я приехал, окрыленный великими надеждами.