Я взглянул на него, изумленно сжимая губы и выпучивая глаза. Соседи ударили в стену. Все неожиданно подскочили. Двое прыгнули под кровать, выскочили с охапкой сотовых телефонов и залетели стрелой под соседнюю. Что-то крикнули громко и поднялись оттуда пустые. Очевидно, отдали соседям. Я повернулся. Адилет сидел на корточках у двери, пытаясь разглядеть хоть что-то в тонкую щелочку кормяка. Я подошел к нему и спросил:
– Что там?
– ДПНСИ проебали, – отвечал он, продолжая щуриться в слабый просвет. – Берут наших соседей. Легавые там.
Я завис. Волнительно призадумался. ДПНСИ какие-то, легавые…менты что ли?
– Встань сюда, – попросил меня подвинуться Адилет. – Прикрой пику.
Так. Пика – это заточка. Как я прикрою заточку? Блин, вот дерьмо. Я смотрел на него рассеяно. Он тут же смекнул, что я ничего не понял.
– Тебе нужно встать так, – сказал он. – Чтобы мусор в глазок нихера не увидел. Понял?
– Понял.
Адилет отошел от двери. Я максимально близко прижался к ней, своей грудью лишая возможности мусоров заглянуть к нам в хату. Кроме двери я теперь ничего не видел, но при внимательном ее рассмотрении мой взор отыскал интересную вещь, воткнутую между ней и стеной (дверь в камеру закрывалась внахлест). Где-то на уровне пояса, из этого тонкого промежутка, торчала черная доминошка. Вероятно, именно она, непосредственно, промежуток и создавала. Но зачем? И причем, вообще, тут заточка?
Глазок внезапно открылся. Я увидел огромное око людское.
– Отойди! – громко раздалось из-за двери.
Но я стоял неподвижно. Похоже, что это был мусор.
– Диман, отходи, все нормально, – раздалось из-за спины. – Пусть смотрит.
Я сделал два шага назад. Око металось в огромном глазке, патрулируя камеру. Затем резко исчезло. Все сидели у себя на кроватях, молчали. Через полминуты в стену постучали два раза. Белый шмыгнул под кровать.
– Ну че, ушли? – спрашивал он у соседей. – Вт? Погоди минуту.
Вылез. Шмыгнул под другую. Адилет подошел ко мне, хлопнул по спине дважды и попросил сесть обратно за стол.
– Присядь, – сказал он. – В ногах правды нет.
– Почему?
Адилет удивленно пожал плечами, видимо, не ожидая подобного интереса.
– Не знаю. Говорят так.
– А почему ты сказал, чтобы я прикрыл пику? Пика – это ведь нож.
Услышав наш диалог, Слон повернулся, широко улыбаясь.
– В разных местах некоторые вещи зовутся одинаково, но имеют значение разное, – сказал он, врываясь в беседу. – Равно, как и одни и те же вещи могут называться по-разному. Здесь сортир – это долина, а на другой тюрьме – теща. Поэтому цинки на разных централах и лагерях следует тоже внимательно изучать. Это ведь наш язык. Он создан для того, чтобы мусора не понимали, о чем идет речь.
Я кивнул. В моей голове все медленно и натужно стремилось подчиниться обычной логике.
– А зачем та доминошка воткнута между стеной и дверью? – полюбопытствовал я, пользуясь случаем.
Слон сел поудобней, облокотившись спиной на подушку.
– Затем, чтобы мусора не могли попасть в хату, – ответил он. – Это распоркой зовется. Они ключ свой вставляют, а он у них тупо прокручивается.
– То есть в хату вообще попасть невозможно?
– Ну почему сразу невозможно? Возможно. Но время, чтобы убрать стрема у нас будет.
– А стрема это…?
– То, что не подлежит запалу. Телефон, заточка, прогоны воровские, обращения и т.д и т.п.. Понятно?
– Более чем.
Слон снова мне улыбнулся. Адилет сидел рядом и смотрел на меня с чувством выполненного долга. Беседа наша утихла. Все обратили взоры свои к телевизору, разговаривать со мной больше никто не желал. Да я и не стремился. Мои мысли сосредоточились на звонке. Я ждал, когда мне дадут телефон, чтобы позвонить Насте. Чтобы сказать ей, что я люблю ее. Что выйду, и все будет хорошо. Только предупредить бы ее. Обнадежить. Чтобы веру в меня не теряла, чтоб не плакала…
