В конце концов – Серёжа никогда не курил, а Мишка и компания только и делали, что хвастали мятыми окурками. Они смеялись и всё время предлагали: «Давай покурим». Носясь с палками по первой улице, стоя на вершине холма за забором, болтая ногами в убежище, на крыше сарая, то вяло, то заискивающе, то требовательно: «Давай покурим». Серёжа в ответ улыбался и мотал головой. Он думал, что мальчишкам надоест уговаривать его, и был готов играть в эту дурную игру до победного.
Но один раз к ним в жилище пришёл Взрослый Парень – тощий, белёсый, джинсы в жару, тёмные очки. Вся его длинная фигура внушала пацанам глубокое почтение, так что они, постоянно орущие как не в себя, при нём молчали и возились кучкой, готовые сорваться с места на любой его приказ. Серёжа чувствовал, как сам ловил глазами каждое Его Движение, и от злости на себя даже подумал: «Нафига ему с нами гулять?», но чем-то отвлёкся и успокоился. Парень сидел, развалившись и почти не шевелясь, на деревянном кресле, которое с мусорки приволок Мишка. Остальные поместились на земле, на брёвнах. Чего-то ждали. Когда в убежище на велике влетел тонкий горластый Вова, Серёжу уже разморило от пахучего тепла и треска кузнечиков. Он почти задремал и, очнувшись от шума ребят, столкнулся взглядом с лохматой Взрослой Головой. Она смотрела на него, но отвернулась, как только Вова закричал:
– Сиги!
Все схватили себе по одной, а Серёжа по привычке мотнул головой в ответ на пухлую Мишкину лапу, что совала сигарету и ему. Он надеялся, что Взрослый Парень не обратит на них внимания, но тот, принимая всю пачку из рук Вовы, обронил своим тёплым и низким голосом:
– Кто не будет курить, тот пусть идёт на дорогу и первому прохожему скажет: «Я лыжница, я лыжница». И станцует – Вовчик, покажи как.
Вова показал. Танец был унизительный: отказавшийся от сиги имитировал бы лыжника, размахивая ногами и руками, приговаривая, подпевая. Серёжа тогда подумал, что ни курить, ни танцевать ему не обязательно, а дальше воспоминание распадалось на фрагменты: вот он затягивается, чем вызывает Мишкин восхищённый свист, вот перебарщивает, кашляет, думает, что задохнётся насмерть, вот остаётся «отдыхать» один со Взрослым Парнем, пока все мальчишки смываются к колонке за водой, вот Взрослый Парень сажает его себе на колено и долго смотрит на него через свои очки. Дальше кино рвалось и скачком переходило к бабушке: она в пирожковом смраде допрашивает Серёжу, потрясая в воздухе его прокуренной футболкой. Серёжа рассказывает ей про убежище, про Мишку и про Парня, про лыжницу, про сиги и костлявое колено. Он едва ли понимает, почему колено производит на бабушку такое впечатление. Он может только догадываться, зачем она наспех одевается и шагает к Мишкиной бабушке, на первую улицу. В убежище – никого. В кустах – серая майка Вовчика, который выпрыгивает из ниоткуда и хватает Серёжу за воротник: «Ты!».
Серёжа сидел в комнате и ботинком раскачивал стол. Он думал: «Сейчас выпадет, и у придурков ничего не получится, и женщина закончит отсчёт, и не будет стола». Но – случайный толчок погрубее – и стол накренился сильнее, чем Серёже того хотелось, и он, подскочив, еле его удержал. Тут же отпустил. В ужасе уселся на пол, стал стирать с ножки свои отпечатки, и от этого – потому что Серёжа немного забылся – стол снова наклонился наружу, и Серёже снова пришлось его схватить.
