С момента отбытия Джеймса прошло три недели.
Брат Флоренс и единственный сын барона Винтера – Томас – так и не появился. Его письмо о том, что каникулы он решил провести в академии пришло за день до ожидаемой даты визита.
Барон расстроился. Виду он пытался не показать, но потому, как быстро он отправился в свою теплицу, даже не дожидаясь дессерта – то было за ужином – дало мне ясно понять настроение папеньки.
Как бы уверенно и целеустремленно я не была настроена поначалу, едва попав в этот странный и чуждый мне мир, на деле моя адаптация еще не закончена.
После того, как я проводила Джеймса и вернулась в дом, который и не был моим домом, осталась одна в окружении незнакомых людей, говоривших на чужом языке, который я чудесным образом или по воле богов, понимала прекрасно, что, однако, не делало его для меня даже капельку роднее, как на меня навалилась страшная хандра.
Я проводила время в «своей» комнате, которая тоже по факту мне не принадлежала и оплакивала прошлую жизнь.
Скучала по друзьям и знакомым, привычным и таким повседневным вещам как телефон и кофеварка, реклама по телевизору и даже по постоянным пробкам по дороге на работу.
Если для остальных обитателей поместья барона Винтера мое состояние и было удивительным, они этого не показывали.
Отец Флоренс проводил свободное время в теплицах, цветы его интересовали больше дочери. А может, он был настолько привычен к такому поведению, что давно уже перестал удивляться.
Память Флоренс – прежней и полновластной хозяйки этого тела – так и не проявила себя. Вопреки моим надеждам. Я чувствовала себя такой невеждой в вопросах по обитанию в этом мире, что мне даже начали сниться по ночам кошмары.
В основном о том, как меня вытаскивают из постели слуги – обычно Мари, эта ехидная девица – и тащат на народный суд, где крестьяне выкрикивают слова на непонятном языке и грозят зажженными факелами. В конце концом я оказываюсь привязанной к столбу, вокруг которого разбросан хворост и солома для сожжения.
Лара, моя маленькая, преданная горничная, не прекращала попыток привести меня в чувство. Именно от нее я узнала, что все в поместье решили, что мое депрессивное состояние связано с тем, что Джеймс отправился на войну.
Честно говоря, о нем я вообще не думала.
Уехал и черт с ним. Хотя он тоже мне снился.
Этот его взгляд, словно вся моя персона вызывает в нем отвращение и убожество. А принимал ли он меня и Флоренс, в ту последнюю встречу я не могла отделить нас с прежней хозяйкой тела друг от друга поскольку очнулась тогда накануне и выглядела совсем как она, за человека?
Настоящего, живого человека с собственной личностью и взглядами?
Нет.
Это было очевидно.
Из подслушанного разговора с его приятелем я познала основную прелесть этого патриархального общества, что подтвердилось и найденными в библиотеке позднее подборками старых газет и журналов.
Если мужчина был повесой – о нем писали с легким восхищением и с юмором следили за его похождениями и победами. Если женщина позволяла себе «легкомысленность» – она была падшей и исключалась из высшего общества.
Если мужчина был дельцом и успешным предпринимателем – он талантлив и умеет достигать высот, если писали о деловой женщине – она добилась всего жалостью и благодаря уступкам чутких мужчин ее слабой априори половой принадлежности.
Разведенный мужчина или вдовец мог беспрепятственно жениться снова, женщине же оставалось носить траур до конца дней или запереть себя в монастыре при храме, спасаясь от порицания во взглядах представителей высшего общества…
