С опаской наблюдаю, как папа наливается кровью как клоп.
Чего-то я не уверена, что я выбрала правильную тактику…
– Ты как с отцом разговариваешь? – рычит он.
– Ну вы же хотели, чтобы я повзрослела, – кривлюсь я. Какие кругом двойные стандарты. Как убираться в квартире на сто квадратов, так я взрослая.
– Вот когда будешь взрослая, тогда и делай, что хочешь!
– А когда? – пылю я. – Когда наступит это счастливое время? В тринадцать ты говорил, что я могу краситься, когда стану взрослой! В шестнадцать, что я буду ходить в кино, когда стану взрослой! И что? Когда мне можно с мальчиками встречаться? В сорок?
– Вот в сорок и поговорим! А пока, я тебе скажу, что встречаться с мальчиками и скакать перед ними голой – это разные вещи! – заводится отец. – Да еще и перед Рэмом! Я думал, он за тобой приглядывает, чтоб ты глупостей не наворотила…
– Этот приглядит! – взрываюсь я. – У меня официального парня тогда никогда не будет!
– Вот пока не будет определенной кандидатуры, которой я в случае чего смогу оторвать яйца, чтоб я подобного больше видел! – рявкает папа.
Из-за двери доносит вопль головой скорбного:
– Соня, я дождусь майку? Мы опаздываем в универ!
Придурок.
– Ой да отвали!
Я встаю и роюсь в шкафу.
Хрен ему, а не его футболки, которые у меня скопились.
Вот. Утащенная у отца подойдет. Чистая вроде.
– На вот. Отдай идиоту, – пихаю в руки отцу майку, отвернувшись от него.
Ненавижу такие ситуации.
– София, посмотри на меня, – давит отец. – Скажи мне, ты ведешь половую жизнь?
Огосподитыбожежмой!
– Ты серьезно думаешь, что я стану с тобой это обсуждать! – у меня даже рот приоткрывается.
– Я маме скажу.
Ой блин. Мама – это звездец. У всех в семье папа – последняя страшная инстанция, а у нас – мама.
– Ничего у нас с Рэмом нет, – вздыхаю я. – Успокойся. И иди отнеси придурку. А то с него станется заставить меня стирать его барахло.
Отец сверлит меня тяжелым взглядом. Кажется, мне не удается его убедить, что у нас с Рэмом исключительно платонические отношения, но и доказательств у него никаких нет.
– Мы еще вернемся к этому разговору, – обещает папа, выходя за дверь.
Я иду следом.
В тихом бешенстве. Рэм придурок, папа лезет с нравоучительными разговорами, я не выспалась, и теперь придется мыть не только челку, но и всю голову!
А за порогом спальни столпотворения, всем надо поговорить прям тут.
– Я могу зайти?
Чего? Да он еще и не меня спрашивает!
– Вместе с кофе, – и пусть только попробует не сделать. Я ему жизнь отравлю. Я умею.
Добравшись до ванной, я запираюсь там и, пустив воду, смотрю на несчастную свою моську в зеркало.
Блин.
Прыщ.
Зреет сволочь прям на лбу возле волос.
Этот день бьет все рекорды по отвратительности.
Роюсь в шкафчике над раковиной в поисках салициловой кислоты и натыкаюсь на скальпель.
У нас дома они не редкость. Чаще всего затупившиеся.
Мама для чего их только не использует. И конверты вскрывает, и соскребает ими что-то… Короче, многофункциональная штука, которая не ржавеет.
Взгляд падает на руку. На мизинец. Туда, где все еще заметен шрам в виде тонкого белого креста. Застарелый, он не бросается в глаза. Но он будто у меня на сердце высечен, этот крест.
И у Рэма такой есть.
Как раз таким вот скальпелем мы их и сделали. Идиоты.
А еще непрошенным всплывает воспоминание о первой встрече. Мы только переехали на новую квартиру, и я еще никого не знала.
Мальчишки постарше из соседнего двора решили, что я им не очень нравлюсь.
