… Мне семь.
Зажав в руке длинную палку, я забилась между гаражами. Я уже даже не реву, а подвываю, вторым кулаком неловко размазывая по лицу слезы, застилающие глаза. Мне слышны звуки потасовки, но не видно, что происходит, поэтому, когда ко мне просовывается рука, я, стараясь отползти, в ужасе начинаю тыкать в нее палкой. – Эй, – в проеме появляется мальчишечья голова, – это я, твой новый сосед, Рэм. Вылезай, я тебя провожу домой. Но я мотаю головой и ни в какую не хочу покидать свое убежище. – Ну, ты чего? Видишь, как извозилась? Разве могут принцессы быть такими грязными? Вылезай, я тебе яблоко дам, – он показывает мне огромное зеленое яблоко и корчит жалобную рожу. Даже сквозь слезы и страх мне становится смешно, и я позволяю уговорить себя вылезти из гаражей. С этого дня я хожу за ним хвостом, мой день начинается и кончается Рэмом. Он взрослый и сильный, ему уже десять лет. Рэм не пикнув мужественно терпит, пока ему зашивают рану, оставленную моей палкой. Он никогда от меня не отмахивается, только смеется, когда я преданно заглядываю ему в медовые глаза, и обещает: «Я тебя не брошу».
Прошло больше десяти лет. Все изменилось. Он больше не живет по соседству и забыл все свои обещания. У него больше нет права лезть в мою жизнь.
18. Глава 18. Рэм
Зараза-Сонька продолжает меня доводить.
Выходит из ванной с замотанной в полотенце головой, отпивает кофе и кривится.
– Так и знала. Ни на что не способен. И память как у склеротика.
– Чего? – бухчу я, но голос повысить не могу, потому что рядом, словно Цербер, сидит Илья Захарович и бдит за нами.
– Я пью сладкий кофе. Сладкий, – с расстановкой произносит она. – Даже если ты не смог запомнить этот факт за кучу лет, то я только сегодня тебе об этом напоминала.
Цедит с мерзкой такой интонацией.
Прям, староста пятиклашек.
Желание задушить ее растет. Сама же сахар искала! Где я его возьму?
А Соня, бросив на меня презрительный взгляд, подходит к холодильнику и снимает с него целую пачку сахара и ставит ее на стол передо мной, как будто я слепой идиот.
Я снова начинаю кипеть, и тут до меня доходит.
Это что такое?
Она знала, где этот хренов сахар, но устроила целый спектакль с поиском? Довела до членостояния и бешенства просто так из любопытства? Она и с Дениской такое проворачивает?
Чувствую, как глаза наливаются кровью.
Кошусь на Илью Захаровича, который и не думает оставлять пост на кухне, хотя видно, что спать ему хочется. Сонькин отец следит за нами с подозрением в глазах. И если мне кажется, что наш «милый» утренний срачик, должен его успокоить в моем отношении, то по факту, слушая нас, он все больше мрачнеет.
Когда Соня, оставив остывать свой кофе, отправляется краситься – рисовать нос, как она говорит, Илья Захарович мне показывает увесистый кулак:
– Ты меня понял? Глаз не спущу.
Что-то мешает мне ответить голосом. Какая-то левая хрень останавливает меня от того, чтобы поклясться и расписаться кровью, что я Соню пальцем не трону.
Я не собираюсь ничего портить, и так уже лажанул, но пообещать ничего не могу.
Ну то есть, я точно не пересплю с Соней, но такие ситуации как сегодня, они непредсказуемы. Могут случиться рецидивы.
– Ты меня хорошо понял? – еще раз переспрашивает Илья Захарович.
Сразу становится понятно, чья Соня дочь. У ее отца такая же интонация, как у нее. Или это наоборот?
Стиснув зубы, киваю.
Требования Ильи Захаровича полностью совпадают с моими планами, но почему они меня так бесят? Особенно сейчас, когда я до сих пор ощущаю тяжесть Сониной груди в ладони.
