Я своих не сдаю - страница 45



На сей раз давайте оставим в стороне, с каким неимоверным трудом Матрёнин добирался до дома с объемным рюкзаком (рюкзак подарили бомжи) на спине, в котором больно елозила по ребрам швейная машинка «Зингер», тяжелым кирпичом давила на позвоночник многостраничная книга о полезной и здоровой пище образца 1883 года; и, возможно, хорошо, что бородатый не вернул серебряную ложечку – уж под ее тяжестью он, наверняка бы не дошел, потому как известно: в дороге и иголка тяжела. Или что-то в этом роде. Однако, что бы с ним ни случилось в пути, лыжные палки географ ни за что не выпустил из рук, ни за что!

И уже в тот же день поздним вечером, чтобы не привлекать к своей персоне больное внимание рядовых обитателей, которых хлебом не корми, а дай позубоскалить над необычным видом вроде бы солидного мужика, к тому же, учителя! педагога! – и вдруг с лыжными палками в руках! да еще почти летом! – Матрёнин, размашисто двигая палками, принялся наматывать пока что метры по аллеям парка. Почему метры? Да потому что, он как следует не отдохнул от утренней пробежки с рюкзаком, к тому же, как и все новое, необычное, скандинавская ходьба продвигалась туго, не по инструкции: руки с палками шли вразнобой с ходьбой ног, отчего чувствовал себя учитель, как корова на льду. И только на третий день, разобравшись в ошибках, Матрёнин пошел как надо: спина ровная, плечи откинуты, руки заработали крест-накрест с ногами, главное – в такт, в такт! Он также понял, что нельзя идти слишком быстро, но и медленно не стоит, желательно двигаться в темпе танка Первой мировой войны, то есть – пять километров в час. Футболка на Матрёнине пропотела, побелела от соли, однако усталости не чувствовалось, наоборот, захотелось закричать во все горло что-то лихое, хулиганистое. Не закричал – зачем пугать гуляющий по аллеям пожилой люд, пусть пенсионеры неспешно бродят, дышат чистым кислородом, ведут разговоры о маленьких пенсиях, о детях-внуках, о дороговизне жизни, об ушедшем здоровье. Как говорится, каждому овощу – свое время. Что верно, то верно.

Однако, вскоре невесть откуда появившийся шум разбудил сонные аллеи парка, мешая пенсионерам и любителям здорового образа жизни наслаждаться благословенной тишиной. Дико ревя моторами, чадя адским дымом, в парке появились автомобили. Из окон затонированных иномарок летели пивные банки, из динамиков рвалась бешеная музыка, глушимая лишь нашим знаменитым матом. По аллеям стало опасно ходить, и парк как-то незаметно опустел.

Матрёнин вспомнил, как называют автомобильных хулиганов – стритрейсеры, или, грубо говоря, местные мажоры, сынки обеспеченных граждан города и их пособники.

Недалеко от ворот, на центральной аллее, больше похожей на площадь, толпилась молодежь разного возраста, в том числе и школьники. Машины самых разнообразных марок с включенными фарами – сплошь иномарки – по взмаху мужика с флажком с ужасным ревом отправлялись бешено носиться по парковым аллеям, разгоняя последний пенсионный люд по домам. Асфальт был черен от тормозящих колес.

Матрёнин имел неосторожность выйти на свет фонаря, и кто-то из подростков, а может даже из его учеников, опознав его, должно быть в шутку крикнул: «Атас, пацаны! Географ с палками!». Более взрослый голос пробасил: «Ого! Пузатый больно! Он у вас случаем не глобус проглотил?» Засмеялись, впрочем, не зло или обидно – так, под настроение. Ерофей Христофорович с досадой отметил, что с сего момента за ним запросто может закрепиться кличка Лыжник, а то еще хуже – Глобус, вместо вполне нейтральной Матрены. Нет, надо скорее переходить в «гороно», подальше от нынешней языкастой молодежи.