Колька быстренько собрал инструмент и отнес его обратно в вагончик – мужики в вагончике дрыхли без задних ног.
Оставшуюся пару кирпичей, горсть цемента он отвез обратно к котельной. Нарвал в палисаднике метровой полыни, связал из нее огромный веник и тщательно подмел и у крыльца, и на площадке перед дверью. Это не заметание следов, это как установленный для «Кирпича» ритуал или даже закон: в любой работе должен быть порядок.
«Ой, что будет, когда эти милашки утром проснутся! – ехидно скалился Колька, поудобнее устраиваясь под знакомой черемухой. – Электрик, понятное дело, оденется, поцелует Таньку… нет, с какой стати он станет целовать чужую жену? Оденется Санька – и шасть на себя дверь. А там… стена! Из красного кирпича, глухая, как монолитный склеп. О-о, умора будет! Заочник бряк в обморок! Моя дуреха в крик: „Кар-раул! Спаси-ите! Помоги-ите!“ – и к телефону: „Скорая! Спасатели!“ – Колька весело рассмеялся, наяву представив происходящее в замурованной квартире. – Студента – в психушку, мою – на допрос: мол, кто? Танюха меня железно не сдаст, а вот некоторые зловредные соседи могут завопить: мол, „Кирпича“ это дело, его рук почерк!» А вот тут вы хрен угадали, господа следователи и прочие добровольные ищейки! У «Кирпича» железное алиби, он всю ночь в вагончике дрых, ребята подтвердят.
Обеспечив себя «железным» алиби Колька, подложив под голову правую руку, безмятежно уснул под тихий шелест листвы. Обычно, когда он спал в пьяном угаре, ему снились всякие разные кошмары в виде рогатого быка, едва не догнавшего его, или бездомной собаки, норовившей отхватить кусок мяса с его ноги. Нет, в этот раз Кольке приснился Васильич, сосед с четвертого этажа, проживающий как раз под ним. Стоит он в одних застиранных нижних подштанниках и, протягивая к Кольке худые бескровные руки, просит его: «Коля, родной ты мой, помоги! Окно на кухне прогнило, менять надобно, а у меня ни сил, ни средств! Помоги-и!» Колька во сне пообещал помочь ветерану и, чтобы не откладывать дело в долгий ящик, отправился к дружкам-столярам делать заказ на окно… но тут на улице за ним, подобно собаке увязалась полицейская машина. Куда он – туда и она! И воет, и воет! «Отцепись, зараза! Я же ничего такого не сделал!» – закричал Колька – и проснулся от реально истошного воя полицейской машины.
Стряхнув с себя утреннюю росу, он приподнялся, отыскивая взглядом свой подъезд: у подъезда стояли машины полиции, «эмчээсников», «скорой помощи», толпился народ.
«Забегали, сверчки» – Колька широко зевнул, с удовольствием вспоминая свою ночную «шутку». Среди возбужденно галдящей толпы он увидел свою Татьяну: она, прижимая ворот халата к глазам, что-то объясняла окружающим.
«Плачет, что ли? Электрика жалко? Неужто его удар схватил? – гадал Колька, цепляясь за ствол черемухи, чтобы подняться. – А на вид кабан здоровый, ломом не прошибешь. Дела-а… Не дай бог с ним что-то серьезное, тут уж пятнадцатью сутками вряд ли отделаешься. Однако, быстро их размуровали, видно ошибся я, цемент другой марки, не четырехсотой. Надо идти, глянуть».
Нагнув голову, Колька выбрался из палисадника и подошел к гудящей толпе.
– Не повезло старику, – услышал Колька. – Наверное хотел выйти, а перед ним стена. Тут и здорового инфаркт схватит.
– Спасатели говорят, кое-как стену разобрали, мол, профессионалы работали.
– Танька, жена «Кирпича» рассказывала, она дескать вышла мусор вынести, а у старика вместо двери стена…
