У меня язык отнимается. Он же сам вчера сказал…
Боже! Какая же я дура! У нас и правда пуленепробиваемые окна. И похитителю моему мое убийство невыгодно. Он же денег хотел. Или хочет до сих пор. Живая я нужнее.
— Тебе говорили, что у тебя отвратительное чувство юмора? — фыркаю, пока няня расставляет передо мной приборы. — Ты воспользовался моей уязвимостью.
— Зато ваши извилины наконец-то зашевелились. Буду считать, что это вы мне так благодарность выражаете. За заботу, за приятное времяпрепровождение, за скорую вечеринку.
— Что еще за вечеринка? — У няни загораются глаза. Она подставляет мне салат и сок и садится рядом. А меня обуревает желание вогнать вилку в глаз Самиру.
— Эллу Валентиновну пригласили на студенческую новогоднюю вечеринку через два дня.
— Здорово! Элечка, это просто замечательно! Я очень рада, что ты решилась.
Если бы я!
Стиснув зубы, выдыхаю, успокаивая себя. Отвожу взгляд от Самира и начинаю есть. Лучше занять рот едой, пока снова не высказала ему все, что думаю. Ему ведь это только в кайф.
Вкуса снова почти не чувствую, но впервые за последние полгода ем с таким неистовым голодом. Салат, гренки, рыбу, десерт. Уплетаю, наплевав, что на меня таращится этот монстр телохранитель. Опустошаю второй стакан сока и откидываюсь на спинку стула. Объелась.
Довольная моим аппетитом няня не сводит с меня глаз. Даже со стола не убирает, наверное, думая, вдруг я еще захочу.
— Элечка, а в чем ты пойдешь на праздник? — интересуется она. — Ты сильно похудела. Размера на два точно. Все платья велики будут. Как этот свитер. Заказывать уже поздно. Может, поездим по магазинам?
Я прикрываю глаза, чтобы не видеть ухмылку Самира. Няня права: мне нечего надеть. Все мои платья будут мешком на мне болтаться. Никита заслуживает лучшего. Нельзя подставить его, составив компанию в безобразном виде. Я же не дурнушка какая-то! Я дочь Валентина Ярославцева, в репутации которого я и так уже не самая классная отметка. Ходячий дизлайк.
— С Самиром нам бояться нечего, — с улыбкой добавляет няня.
Ну да. Кроме самого Самира!
— Собирайтесь. Я подгоню машину. — Он встает, берет гарнитуру и пиджак и идет к двери.
Когда равняется со мной, я торможу его, схватив за запястье. Крепкое, твердое, горячее. Мощь из него так и прет.
— Разумнее взять водителя. Боюсь, уснешь за рулем. У тебя же намечалось свидание с Лейлой. Как она? Понравилась?
— О, Элла Валентиновна, не женщина, а богиня, — смакуя каждое слово, отвечает он. — Вскружила мне буйную голову. Теперь жду возвращения вашего отца. Хочу свозить ее на выходные в горы. На лыжах покатаемся…
— Не заливай!
Он склоняется, выбравшись из моего захвата и упершись руками в угол стола и спинку стула над моим плечом. Заглядывает мне в лицо своими арктически ледяными глазищами и, понизив тон, произносит:
— Ревнуете? Не надо, Элла Валентиновна. У вас впереди со мной празднование Нового года. Будет возможность затмить Лейлу.
— А от скромности ты не умрешь, — отвечаю, максимально отстраняясь от него. Настолько, насколько это позволяет спинка стула. Но Самира ничуть не смущает моя натянутость. Он ею упивается. Как вампир. В экстаз впадает от моего бешеного сердцебиения. И только нарочно загремевшая посудой няня заставляет его выпрямиться, оставив меня.
— Жду вас в машине.
Он выходит из кухни, а я еще долго перевожу дух, избегая озадаченного взгляда няни.
