— Вы меня боитесь, Элла Валентиновна, — вдруг отвечает он уже без улыбки. — Боитесь не потому, что это ваше нормальное состояние последние полгода. Боитесь, потому что я вам понравился. Вы хотели бы подружиться со мной, но опасаетесь разочароваться.
Его слова приклеиваются ко мне невидимой липкой субстанцией. Въедаются в кожу, врываются внутрь и обжигают. Меня обуревает непонятное чувство стыда. Я вся оголена перед Самиром. Он видит меня насквозь. Я могу врать самой себе, но ему меня выдают глаза, жесты.
Вернувшаяся в кабинет Лейла немного снимает нависшее напряжение. Я будто во сне беру у нее папку, не сводя глаз с Самира.
— Что-нибудь еще, Элла Валентиновна?
Мотаю головой. Лейла разворачивается и идет к двери, по пути сунув в руку Самира маленькую бумажку. Удивительно, но он не ликует. Даже не улыбается. Как только Лейла оставляет нас, медленно приближается ко мне. Развернув бумажку, показывает мне номер телефона.
— Я выиграл, Элла Валентиновна, — изрекает твердо, вдребезги разбивая мою самоуверенность.
Его бедро касается моего колена, пуская по мне горячие импульсы. Обеими руками сжимая документы, я молча глотаю свой проигрыш, будто стекло, режущее горло.
— Это еще ничего не значит, — выговариваю с хрипом. — Она передумает.
— Возможно. Но уговор был получить номер телефона.
Это нечестно! Он же ничего не сделал! Неужели этот мужчина действительно способен покорять одним только взглядом?
— Работайте. Не буду вас отвлекать, — улыбнувшись, он отходит к окну и встает истуканом.
Разумеется, ни о какой работе не может быть речи. Я пробегаюсь по бумагам, совершенно ни в чем не разбираясь. В принципе, для этого у отца есть директора, заместители, менеджеры. Мой долг — создать видимость вовлечения в дела, чтобы Лейле было спокойно. Ну и для тонуса придраться к какой-нибудь таблице, попросив отчет. Именно сегодня — сейчас! — мне хочется только одного: бежать!
Каждая минута в компании Самира для меня подобна какой-то пленительной пытке. Я чувствую себя смертницей, добровольно бросающейся в пламя.
— Так вы признаете свое поражение? — все-таки спрашивает Самир после очень долгого молчания между нами в офисе, в дороге домой.
Я уже поднимаюсь по лестнице, чтобы поскорее скрыться в своей комнате, запереться на все замки и вздохнуть полной грудью.
— Ты не прав! Ты мне совсем не нравишься. И я тебя… не боюсь!
Он с усмешкой хмыкает.
— Вы спите в пижаме?
Спохватываюсь, что этот дикарь собирается жить со мной в одной комнате, и ощетиниваюсь.
— Даже не рассчитывай! — Врываюсь в комнату и захлопываю дверь прямо перед его носом.
— Элла Валентиновна, мы же договорились. Не заставляйте меня сносить эту дверь.
— Сноси! Тогда у меня появится доказательство твоей невменяемости. Тебя уволят, в лучшем случае. В ином — новый год будешь встречать в психушке. — Бросаюсь к его сумке, закидываю в нее его вещи, открываю дверь и швыряю ему в руки. — Ваши манатки, господин телохранитель! А меня… пусть тут снайперы расстреляют! — Опять захлопываю дверь, запираюсь и, выдохнув, опускаюсь на пол.
Шагов не слышно. Самир наверняка так и стоит у двери. Сумасшедший тип. Душевнобольной псих!
Пиликнувший телефон отвлекает меня от этого шизика. Прочитываю сообщение от папы: «Я в Махачкале. Долетел хорошо. Погода прекрасная. Как у тебя дела, моя принцесса?»
Знал бы он, как мне хочется написать, насколько все жутко! Но вместо этого пишу: «Все чудесно».
