Богдан — мой брат, папин сын от первого брака, — намного старше меня. Папе едва исполнилось восемнадцать, когда он впервые стал отцом. Брак молодых был недолгим, но он никогда не пренебрегал Богданом. Помогал деньгами, участвовал в его воспитании, оплатил учебу заграницей, женил его, помог раскрутить бизнес. Богдан благодарный сын и брат. Наизнанку вывернется, если его о чем-то попросить. Каждый день звонит узнать, как у меня дела. Часто навещает. В отличие от Руслана.
Мой племянничек старше меня на целых восемь лет, потому что Богдан, пойдя по папиным стопам, тоже заделал первенца еще до армии. До свадьбы с той девицей дело так и не дошло, а родившегося малыша она без зазрения совести повесила на Богдана. Чтобы не портить ему жизнь и молодость, отец взвалил воспитание внука на свои плечи. Кстати, моя мама, если верить слухам, не выдержала именно этого — его любви к Руслану. Была свято уверена, что нет у отца ко мне такого же обожания, как к сыну и внуку. Однако это не помешало ей бросить меня и уехать в Испанию со своим молодым любовником.
Сейчас Руслан живет отдельно. Учится самостоятельности. Пора бы уже. В тридцать-то лет!
Отец долго и упорно смотрит на меня, не говоря ни слова. Все понятно: это Богдан посоветовал ему привлечь меня к делам. Он давно возмущается, что я ничем не занимаюсь, никуда не хожу и становлюсь похожа на сморщенный овощ.
— Валентин Борисович, ваш телохранитель пришел, — докладывает горничная. Та еще вертихвостка. Все перед Русланом стелилась, а сейчас страдает, что съехал от нас.
— Не мой, — поправляет ее отец. — Эллы. Скажи Самиру, что ему не нужно позволение для входа в комнаты моего дома. Для него здесь все двери открыты. Он уполномочен быть членом моей семьи и хозяином этих стен в мое отсутствие. Главное — защита и сопровождение Эллы. — Он откладывает приборы, салфеткой вытирает уголки губ и встает. — Ну все, Элечка, мне пора. Водитель уже ждет. Не хочу опоздать на самолет. Будь хорошей девочкой. Я на связи.
Я встаю на непослушные ноги, едва сдерживая слезы. Обидно. Как он может мчаться на какую-то свадьбу, бросив меня одну?!
— И да, пока не забыл, Самир поживет здесь до моего возвращения. Пусть сам выберет себе комнату. Ты же проведешь ему экскурсию по дому? — Он целует меня в лоб и быстро отстраняется. А мне хочется к нему на колени, прижаться, вдохнуть родной терпкий запах, поплакать. Стать маленькой девочкой — его принцессой. — Лейла прогонит тебя по делам. — Отец сосредоточенно смотрит на наручные часы, а в следующее мгновение в его руках пиджак и кейс. — Я позвоню, как прилечу в Махачкалу.
Будто от этого мне станет легче.
До машины отца не провожаю. Не хочу выглядеть жалкой в его глазах. Он не останется, это ясно. Своими слезами только испорчу ему настроение в поездке. Пусть отдохнет, развеется на празднике.
Из окна фойе смотрю, как уезжает со двора машина. Без отца становится холодно, неуютно. Страх, который вот уже полгода мелкими коготками скребет по моим венам, обретает вес, задавливая меня. Все кажется враждебным: двор, охрана, прислуга, стены дома, даже воздух. Ледяной. Тяжелый. Отравляющий.
Ворота закрываются, и мое подсознание воспроизводит скрип заржавевших петель подвальной двери. Этот звук до сих пор преследует меня, напоминая, насколько близки свобода и неволя, сказка и ад, жизнь и смерть.
Выдохнув, разворачиваюсь с единственной целью — уйти в свою комнату, запереться и притвориться больной и немощной. Тогда Богдану придется самому заняться делами отца. Не заставит же он недомогающую сестру работать!
