Становилось все более редким и изысканным искусство удерживать эту нить счастья.
Что же для Ефима Лукьяновича было внутренней гармонией? Почтение и осторожное отношение к живому и скромная оценка самого себя, через понимание абсолютной неспособности вдохнуть жизнь в творение своих рук.
Дрова потрескивали, Ефим убедился в том, что печка в бане растопилась и вышел на улицу, плотно закрыв за собой дверь. Запах дымка разнесся над домом и огородом, даря труженикам села сладкое напоминание о том, что рано ли, поздно ли, но день закончится вечером с его отдыхом и досугом.
Ерофей вернулся с купания только к уже наступившему вечеру. Отец с матерью сидели в главной комнате дома за большим круглым столом и сортировали семена по пакетикам. Весь стол был заставлен коробками с наклеенными на них листочками, на которых аккуратным почерком были написаны названия семян и время их упаковки.
Фаина лежала на диване с наушниками. Возле окна на письменном столе стоял компьютер. На нем прокручивался старый черно-белый фильм.
Ерофей заварил себе чай и развалился с кружкой в одной руке и с куском пирога в другой в кресле возле старого бабушкиного комода:
– Банька славно стоплена, пап. Спасибо. После купания то, что надо!
Анастасия, не поднимая взгляда, предложила сыну:
– В морозильной камере пельмени. Я накрутила сегодня. Сварить?
– Нет, мама, мне чая хватит. Что за фильм?
– Тебе не понравится. Это нашей молодости, – ответила мама.
– В клуб фильм хороший привезли, – сказал Ефим Лукьянович сыну, – не хочешь сходить?
Ерофей спросил:
– А что за фильм?
Отец растерялся:
– Не знаю…
– Называется как?
– Да, не знаю, сказали только, что хороший.
Сын не отставал:
– А кто сказал?
Отец растерялся:
– Да кто б ни сказал… сходил бы… Как искупался-то?
– Отлично. Вода теплая. Жара в это лето такая, что из воды вообще вылезать не хочется. Народу на карьере!.. На машинах понаехали. С шашлыками, с собаками. Эти городские жители – бледные, как ростки картофельные. Воды боятся, визжат. Пока в воду зайдут, мы уже до острова и обратно проплыть успеваем.
Анастасия развеселилась:
– Соревнуетесь с горожанами? Слышь, отец.
Отец рассмеялся:
– Я в твоем возрасте таким же был. Доказывал, что городские парни – заносчивые хлюпики.
– А сейчас? – спросила жена.
– Повзрослел, – пожал плечами Ефим Лукьянович, – быть горожанином тоже не простое дело. Везде свои сложности.
Ерофей отпил из чашки горячий чай и спросил, выдохнув пар:
– А как понять, взрослеешь ли?
Мама вскрикнула даже:
– Ты, сынок, еще в пеленках уже взрослым себя считал.
– Считать-то считал, а как оно на самом деле? – не отстал Ерофей.
Ефим тряхнул головой и, словно самому себе, а не сыну ответил:
– В детском возрасте многие элементарные вещи, жизненно необходимые для тебя, тебя же и уговаривают сделать. Ну там, шапку надеть, поесть вовремя и не что попало, слабых не обижать, стариков уважать… В юношеском возрасте ты уже сам делаешь это для самого себя. А в возрасте отцовства уже и другим можешь подсказать и напомнить. Заботиться начинаешь.
Мама слушала и тихо добавила:
– Но самый важный показатель взрослости, Ефимушка, это когда ты себя перестаешь видеть точкой, вокруг которой весь мир вращается. Тогда и уважение к людям приходит и эгоизм уходит. Полезным становишься.
Ерофей молчал. Анастасия шуршала пакетиками. Ефим подписывал на пакетиках названия семян. Фаина, не снимая наушники, крикнула:
