Гости подарили всё, что принесли, сказали Лёхе всё доброе, что хотели и стали отдыхать за хорошим столом с водочкой, салатиками, курицей, утыканной чесноком, как больной иголками шприца. Да всё это под баян батин. Веселящий и грустный, тихий или надрывающийся разухабистой мелодией казацкой походной песни.
Хороший был вечер. Тепло было имениннику среди своих. Он нечаянно вспомнил недавний сон и мысленно поругал судьбу свою. Ошиблась тётка! Нет никаких ям и колдобин у него на пути. А есть всё, что хотел бы иметь любой нормальный человек. И друзья замечательные, родные прекрасные, дела отменные. Да вот ещё недавно совсем подаренная той же сварливой судьбой чистая, светлая, о которой только мечтать можно – любовь.
Скоро все начали песни петь. Отец много чего играл на баяне. Собирались родственники отдохнуть за столом фамильным часто. На любой более-менее достойный внимания праздник. Потому все выучили за много лет кучу разных песен, от патриотических до частушек с лёгким матерком. Где-то на пятой-шестой народной балладе о любви к родимым лесам и полям некоторые наиболее впечатлительные дяди Лёхины и тёти стонали уже через слезу, срываясь с правильных нот и разрушая хорошо наработанное за много лет многоголосие. Про Лёху забыли уже часа через три. Когда отец откладывал баян на пол чтобы опрокинуть с коллективом очередные сто пятьдесят, дать пальцам передых и закусить для пополнения творческих сил, все начинали какой-нибудь общий разговор на актуальную тему. В этот раз поймался на язык Виктора Фёдоровича президент США Линдон Джонсон, которого он принципиально ненавидел, потому, что он всеми силами вёл войну в северном Вьетнаме, уничтожая адскими способами верных нашим идеалам маленьких ростом коммунистов.
– Он, скотина такая, ещё и на Доминиканскую республику напал и в рабов местный народ превратил, – дядя Витя размахивал вилкой как саблей, и с лица его струился во все стороны благородный гнев.
– Эх, были бы у меня ноги! – восклицал Михалыч. – Полетел бы я во Вьетнам в ополчение. И порубал бы америкашек как немцев в сорок пятом.
Остальные молча переглядывались, потому как никогда не слышали про какую-то Доминиканскую республику и поэтому чувствовали неловкость. Один батя Лёхин про неё знал кое-что из газет, но поддерживать Виктора Федоровича не стал.
– У них в США через две недели, пятого ноября, выборы, – сказал он солидно и, насколько позволили выпитые пятьсот граммов «московской», внятно. – Не будет больше никакого Джонсона и война во Вьетнаме кончится. Коммунисты ихние, это ж звери-ребята! Мутузят американцев не хуже наших, которые фашистов в итоге с землёй сравняли.
Ну, вот ровно с этого момента и понеслась раскаленная политическая дискуссия, в которую впряглись все. Даже баба Фрося, которая тоже не любила Америку, особенно когда чуток выпивала водки. Шум поднялся примерно такой же, как на стадионе, когда правый крайний зарайского «Автомобилиста» пробивал мимо ворот с трёх метров. Орали все. Кто-то клял Америку, кто-то наше правительство, с которым к восьмидесятому году обещанный Хрущёвым коммунизм точно не успеешь построить.
В общем, замечательно пошел в сторону ночи праздник Лёхин. Родственники были довольны разговорами, унижающими разжиревшие и злобные США, насладились едой, питьём, песнями и сплетнями об отдельных двоюродных братьях и сёстрах, соседях и начальниках на работе.
