Я у мамы дурочка - страница 3



– Пропустите, товарищи, пропустите, пожалуйста! Если мы не дойдём до сцены, ничего не состоится!

Нам неохотно давали щёлочку, в которую мы протискивались с трудом.

И вот мы на сцене. Конечно, среди нас нет ни Ларионовой, ни Рыбникова, и у меня тревожное ожидание скандала. Да нас просто забросают помидорами, благо они лежат рядом огромными буртами! Нас никто не станет слушать! А я ещё пригласила капитана. Хоть бы он не пришёл!

Толпа гудит. Люди хорошо знают в лицо и Рыбникова, и Ларионову и прекрасно видят, что на сцене их нет.

Но директор бюро пропаганды нисколько не смущён.

– Внимание, товарищи! Рыбников и Ларионова приехать не смогли по не зависящим от нас обстоятельствам. Но поверьте мне, наша Светлана вполне вам заменит Ларионову, а Рыбникова – ну вдвоём Долинский со Скрёбовым!

Толпа хохочет, а я в ужасе. Я?! Ларионову? Эту изумительную красавицу, которой не пришлось бы даже и говорить ничего, только улыбаться, и все были бы счастливы!

Но я всё же выхожу к микрофону. И люди слушают меня! Эта толпа, которую собрали фактически обманом, обещая встречу с любимыми артистами слушает девчонку-поэтессу, её нехитрые стихи. Я понимаю, что мне хлопают больше за храбрость.

И вдруг сквозь толпу протискивается молодой красивый моряк в парадном кителе с огромным букетом алых роз! И толпа встречает его оглушительными аплодисментами. Хлопают ему, его белоснежному кителю, его алым розам, моей счастливой растерянной улыбке…

И люди за столом замирают на мгновение, будто видят нашего капитана впервые, а потом, не сговариваясь, тоже начинают аплодировать.

Господи, сколько счастья мне выпало в жизни!

Семинар молодых

После отпуска я оказалась в совершенно другой обстановке на работе. Чёрная полоса не дождалась, пока ступлю на неё, пошла навстречу. Как во время прилива, сначала мелкие волны наступают по сантиметру…

Прошла реорганизация, я сама выбрала лабораторию, у меня были добрые отношения с её будущим руководителем. Но его уволили за время моего отпуска и назначили другого. С ним отношения были такие, что первое побуждение – бежать, бежать!

Но мой заказ был в этой лаборатории. И новый её начальник сказал:

– Обещаю, тебе здесь будет хорошо. Наши личные отношения тут ни при чём.

И я поверила, дурочка!


Я никогда не отпрашивалась на выступления и вообще старалась, чтобы эти две мои ипостаси не соприкасались.

Впрочем, все знали, что я пишу стихи. Могла на работе подписывать конверты в журналы, по телефону из лаборатории решала все свои литературные дела, дома не было телефона.

Могла, чтобы не забыть, на работе записывать какие-то строчки. Кто-нибудь склонялся над моим плечом, и я говорила:

– Это было в походе. Такой тяжёлый поход, рюкзак просто пудовый, а ночью – вдруг звездопад!

Не надо было, не надо было, не надо было!


И вдруг звонок.

– Света, приходи срочно в Союз писателей, тебя ждёт Бахарев.

Александр Арсеньевич был секретарём Союза. Он хорошо ко мне относился, да я была уверена, что ко мне все хорошо относятся! Разве что Гарнакерьян… Разве что Халупский….

– Я в перерыв, хорошо?

Перерыв – сорок пять минут. Сколько раз я бежала, не ожидая троллейбуса, только бы успеть вернуться!

– Светлана, поздравляю, тебя вызвали в Москву, на семинар молодых поэтов России.

– Правда? Меня? А когда ехать?

– Через два дня. Возьми на десять дней отпуск за свой счёт, командировку мы тебе оформим. Если на работе будут сложности, позвони, я улажу.