и каждый раз, выходя на финальный поклон,
думаешь: это сон, это сон, это просто дурацкий сон,
но вглядываешься в зала тебя пугающую тьму,
в тысячи лиц, не принадлежащие никому,
и до одуренья хочешь просто выйти отсюда на свет –
в настоящую жизнь…
Но это и есть она, и другой, к сожалению, нет…
Я эту любовь не ращу и не пестую
Я эту любовь не ращу и не пестую —
ты знаешь, всё наоборот:
она замерла, не растёт – бесполезно: всё
равно я иду на аборт.
Пусть вырежет/вычистит/химией вытравит
её многоопытный врач…
Но всё, что случится – сквозь слёзы он выдавит:
"Прости. Метастазы. Поплачь."
Мы с ней столько лет – неделимое целое
(единый клубок метастаз),
я всё, что смогла, чтоб убить её – сделала
(убила – обеих за раз).
Нет, не ты его увела –
я сама тебе отдала,
я сама отпустила: на,
раз настолько ты влюблена,
что его так не бережёшь —
от меня вместе с кожей рвёшь
наживую, наркоз не дав…
Отдала его – не предав,
отпустила его – любя,
ну, подумаешь, у тебя —
ну, подумаешь, не со мной,
но живой…
Забирай его, получай —
он два сахара любит в чай,
а, хотя – не мои дела:
я и так его отдала,
не была ему палачом —
ни упрёка ему ни в чём,
не рыдав на его плече…
Он был – мой,
а теперь – ничей…
Как живут люди, утратившие свой Рай?
Как живут люди, утратившие свой Рай?
Чем их пугает Бог, искушает Змей?
Кто говорит им: вставай сюда, выбирай
(брать надо – это, то – выбирать не смей!)?
Как выбирает из двух нас теперь Адам?
Он и в Раю-то просто на поводу
Евы пошёл (делай ставки – я всё отдам,
ставлю на всё: он выберет вновь не ту).
Старый проказник: к свадьбе уже пройдёт —
дует на грудь, почти уже не болит,
хочешь, слеплю тебе парня, что не уйдёт? —
Что мне с ним делать, папа, ведь я – Лилит?
Только будь счастлив, очень тебя прошу
(если мои просьбы хоть что-то значат),
и не читай – их я не тебе пишу,
эти стихи, это другому.
[Плачет]
Только будь счастлив – так, чтоб на небесах:
"Ну-ка на бис – я пропустил детали!", —
старый проказник (Будда/Исус/Аллах…)
новую жизнь вдруг подарил.
[Едва ли]
Только будь счастлив, сам за себя хотя б!
Я – своему выйду навстречу тоже.
Медленно ангел рядом идёт – ослаб.
Помнит ли кто, как мы летали?
[Боже]
Пью тишину по капелькам, по осколкам
Пью тишину – по капелькам, по осколкам
(больно горчит во рту, прожигает душу),
оба молчим навзрыд бог лишь знает, сколько…
Прячу любовь – ногами торчит наружу.
Глубже копаю яму заразе этой,
сверху плитой без надписи и без даты —
лезет в стихи, меня превратив в поэта,
благословляя: надо же, как пиздато!
Рядом стоит, меня по плечу похлопав
(буквы – в слова, слова – в предложений нити
я собираю): с каждым бывает, что ты,
если не так что – вы меня извините.
Я извиняю. Ты извиняешь. Только
мы перед ней гораздо сильней виновны:
оба молчим навзрыд бог лишь знает, сколько,
оба её хороним, убили словно.
А я – давно остыла, не горю
А я – давно остыла, не горю,
казалось раньше: мы – две половинки,
я всем друзьям – устала, – говорю, –
огню былому праздновать поминки.
Они в смятеньи: весь огонь угас,
а так – до неба, кажется – горело,
и жизнь спустя, когда не стало "нас",
ещё так долго, так упрямо тлело
на торфяных болотах наших душ –
погибельно, подземно, внутривенно…
Мой выживший оркестр играет туш:
залит огонь любви забвенья пеной.
А давай все сначала, слышишь?
– А давай все сначала, слышишь?
Мы ведь счастливы даже были…
– Разве заново перепишешь,
как друг друга мы разлюбили?
