– «Ёж»! – вскочил помощник Вагина.
– Не поможет, – пробормотал Константин Максимович. – «Ёж» не включает двигатели на взлёт… которых нет. «Спиди» – не вертолёт и не ракета.
Трещина достигла «марсианского корабля», и он начал осыпаться, разламываться, разрушаться, пока полностью не провалился в продолжавшую змеиться до противоположного берега расселину.
– Ох! – горестно воскликнул помощник Вагина.
Марсоход закачался, повернул влево, занося передние ажурные колёса на штангах, но переползти на твёрдый край расселины не успел. Ширина трещины достигла метра, и «Спиди» провалился вниз, сворачиваясь, как земной ёж, по программе защиты.
Изображение на экранах мониторов померкло.
Снова по залу российского ЦУПа пронёсся вздох, отражавший чувства присутствующих, не сводящих глаз с экранов.
– Конец ле… – помощник прикусил язык и добавил, шепелявя: – Легенде, блин!
С минуту по экранам мела «пурга», что означало отсутствие сигнала с Марса.
Вагин закрыл глаза, глубоко раздосадованный и разочарованный: не тем, что марсоход потерпел катастрофу, а тем, что его «Ёж» не уберёг аппарат от гибели. И ещё было жаль мечты, на миг расправившей крылья при виде «марсианского корабля».
В зале раздался крик многих людей.
Вагин открыл глаза.
Экраны перестали «сыпать пургу», потемнели и затлели зеленовато-голубым свечением.
Марсоход включил прожектор, луч которого пронзил толщу льда.
И в этой толще, на глубине десяти метров, показалась какая-то застывшая, рябая от пузырьков воздуха и комочков грязи масса.
Прожектор чуть развернулся.
Люди увидели рёбра, чешуи, ажурные конструкции, шпилеобразный нос, мачты.
– Мама моя! – прошептал помощник Вагина.
Это был корабль!
Настоящий!
Не творение природы – творение марсиан, сбережённое льдом для тех, кто жаждал обнаружить на Марсе жизнь.
Бырр[2] созерцал переменную облачность и размышлял.
Размышлял он, к примеру, о том, что неплохо бы переехать в пещеру со всеми коммунальными удобствами, что ковры из меха ламы изрядно поизносились, что икра чёрная, равно как и белая, уже в рот не лезет без мамонтовки, что если ледниковый период продлится ещё пару тысячелетий, то мамонты вымрут и придётся избрать предметом охоты дичь помельче, может быть, даже крокодилов… и тут взгляд Бырра упал на дерево, в котором любой уважающий себя неандерталец узнал бы морозоустойчивый сорт яблони, и мысли Бырра привычно сменили маршрут, что довольно характерно для первобытного человека того времени.
«Яблоко хорошо после мамонтовки, – подумал Бырр. – Трезвеешь моментально, как от удара дубиной. Впрочем, если запечь его внутри мамонтового хобота, тоже ничего жарево…»
Недолго думая, древний джентльмен поднял с земли камень. После трёх-четырёх неудачных попыток он добыл-таки яблоко – будучи тоже первобытным, оно было зелёным и смертельно кислым – и тут же съел. Без мамонтовки. Эту изобретённую неизвестным неандертальцем жидкость он допил ещё вчера.
Старый Митрофан внимательно оглядел из-под козырька руки горизонт, ограниченный сараем, стойлом, домом, лошадью, двумя свиньями и яблоней, и намётанным взглядом зажиточного славянского фермера точно определил, что с юго-востока идёт антициклон.
«Опять придётся раньше времени яблоки убирать, – подумал Митрофан. – Ранние яблоки ценятся меньше, чем поздние, особливо промеж коллег, ну да пёс с ними, а то вовсе без урожая останешься!..»
