От переживаний в тревоге заходилось сердечко, руки нервно метались, не находя себе места, ногти незаметно изгрызались под корень. Подъехала скорая, через короткое время на крыльце появился на своих двоих дядя Вася с перемотанной рукой. Злата шумно всхлипнула – спас! Это Андрюша его спас! Он вышел вместе с толстеньким врачом и разговаривал с ним на равных, потом тот пожал ему руку, крепко, по-мужски.
Исчезло всё: толпа, лето, волнение, катаклизмы в стране. Злата во все глаза смотрела на брата и ничего не соображала, кроме того, что вот этот белобрысый, самый лучший, уверенный, спасающий людей уставший мальчик – её Андрюша. Только она знает все до одной его веснушки, обе макушки, закрученные в разные стороны, крошечную тёмную родинку под правой лопаткой. Знает, что вишню он обожает в любом виде, а когда «бомбочкой» с мостков прыгает в озеро, подтягивает колени к подбородку и прижимает их руками не просто так, как все пацаны, а группируется. Сам так сказал, специально делает, десантником хочет быть. Внезапное осознание придавило, испугало, ошеломило. Отстранённо слышала выкрики – молодец, Андрейка! Доктор наш, настоящий доктор!
Смущённый, он подошёл к Злате, взял её за руку и снова стал обычным братом, возбуждённо зашептал:
– Пошли домой. Врач сказал, я правнук Пирогова, представь?
– Кто это?
– Хирург знаменитый, он первый гипсовую повязку наложил.
– А-а….
– Солдат от ампутации спасал. И я….
Дальше она не слушала. Неожиданное чувство замерло глубоко-глубоко, вскользь царапнув по душе незнакомым доселе смятением. Непомерная гордость за Андрюшу захлестнула, затопила, благоразумно скрыв под собой сумбур первой подростковой влюблённости. Злата вышагивала рядом с братом, высоко вздёрнув подбородок, и с величием императрицы кивала встречным и поперечным:
– Здрась-ьте! А Андрюша дядь Васю спас!
– Ты чего? – шикнул было тот, но справедливые похвалы соседей оказались настолько приятными, что он примолк и сиял как начищенный до блеска тульский самовар.
Деревня…. Кормилица-деревня, она стала не только первой ступенькой в Андрюшиной медицинской карьере, но и позволила выжить в девяностых. Шоковая терапия по науке ударила наотмашь, целая система, ранее финансируемая государством, ни о каком хозрасчёте и знать не знала. Папино НИИ умирало, разработки свернули и зарплату не платили по нескольку месяцев. Картошка да Бабанина консервация – основное питание в то время. Цены как с цепи сорвались и взлетели ввысь, на несколько порядков превышая доходы граждан. Страна билась в припадках частной торговли, торговали чем угодно и повсюду. Обнищавшие люди пытались заработать хоть какие-то деньги, сплочённо, плечом к плечу, стояли у Большого театра, Детского мира, у станций метро, впихивая свой товар. На таких стихийных рынках дефицит, который раньше доставали только по блату, свободно можно было купить с рук за бешеные деньги. Бабульки продавали какое-то тряпьё, заезжие торгаши из независимых теперь республик связки колбасы, сало, гирлянды сосисок. Проповедники, самопровозглашённые мессии, колдуны полезли со всех щелей как тараканы, задуривая людям головы. Шлюхи, бандюки, гопники – всплывшей на поверхность мутной пены было предостаточно.
Папа строго-настрого запретил Злате одной ездить по опасной Москве. Дом пионеров на 2-й Фрунзенской, куда она ходила пятый год, держался за счёт энтузиастов. Пока занималась, баба Рая отиралась по маленьким рынкам, пристраивала перекупщикам деревенские продукты. Предприниматель из неё вышел хоть куда, никакими основами маркетинга и менеджмента она не владела, тогда и слов таких не знали. Без всякого высшего образования бизнес-леди баба Рая могла договориться с кем угодно, выторговать цену повыше, за счёт этих доходов семья и жила.
