— Пойдем, котенок. А то мы не уедем с тобой. Антон Сергеевич, деньги за булочки я вам завтра занесу или передам с кем-нибудь, — обхожу его по дуге, чтобы не соприкасаться даже одеждой. В животе все еще ноет. От спазма начинает подташнивать. И ноги опять не хотят передвигаться.
— Снежана! — рычит он. Догоняет. Ловит меня за локоть и разворачивает к себе. — Давай поговорим, — выдыхает.
Василиса молчит. Только поглядывает из-под сползшей на глаза шапки на двух взрослых, испепеляющих друг друга взглядами.
— Нам не о чем с вами разговаривать, господин Завьянов, — стараюсь говорить так, чтобы не дрожал голос. Выходит не очень убедительно.
— Ты не права. И я был не прав, — проводит рукой по волосам. — Но я правда могу все объяснить. Пожалуйста, Снеж, — на мгновение возвращается тот самый Антон с теплым и очень искренним взглядом.
— Простите, но у меня аллергия на состоятельных лживых мужчин. До свидания.
— Я поэтому и не сказал, Снеж! — кричит он мне в спину привлекая внимание прохожих. Я тяну Василису за руку на остановку. Забиваюсь в угол под навес, скрываясь за толпой жаждущих попасть домой.
— Вы поругались? — шёпотом спрашивает дочка.
— Ну что ты, котенок, — поправляю ей шапку.
— Тогда почему ты не захотела с ним поговорить? Он тебя обидел? — не отстает она. — Он же хороший, — грустно опускает голову и смотрит на свои сапожки.
На вязаном шарфе и курточке остались крошки от слойки. Помогаю стряхнуть и стараюсь подобрать правильные слова для расстроенного ребенка.
— У взрослых иногда так бывает, Вась. Что не хочется говорить.
— А может это та злая ведьма из кафе вас все-таки заколдовала? Поэтому вы не хотите разговаривать? Разозлилась на доброго мага за то, что он со мной подружился, — всхлипывает моя кроха. — Это получается, что я виновата? — по ее щечкам текут слезки. — Ты его расколдуешь? — рыдает она. — Я не хочу, чтобы вы ссорились.
— Вась… Вась, ну ты чего? — я готова расплакаться вместе с ней. — Ты ни в чем не виновата.
— Правда? — хлюпает носом.
— Конечно, моя девочка, — поднимаю ее на руки, прижимаю к себе.
Нельзя ругаться при детях. Вот что из этого получается.
— Пойдемте, — рядом с нами снова материализуется Антон. — Ваш автобус все равно ушел. Вы совсем замерзнете, пока будете тут стоять. Я отвезу.
Соглашаюсь из-за Василисы. Спорить с Завьяновым при ней я больше не стану. Пусть отвезет. Ничего критичного в этом нет.
Подходим к очень пафосной машине. Антон открывает для нас дверь. Садимся с дочкой на заднее сиденье. Маг уходит за руль.
— А где Логан? — цепляю его от обиды и за себя, и за дочку.
— Вернул водителю. Это была его машина. Брал на время.
— Вот, еще и машина ненастоящая, — вздыхаю, отворачиваюсь к окну.
— Вась, а смотри, что у меня есть, — Антон держит руль одной рукой, второй шарит по карманам, достает связку ключей и отстегивает от нее брелок. — Держи, — протягивает крохе.
— Ух ты! Мамочка смотри, — дочь показывает мне металлическое кольцо на цепочке. Внутри него кружится голубая снежинка, очень похожая на настоящую. — Она почти такая же красивая, как ты, — крутит ее пальчиком рассматривая со всех сторон. Антон поворачивает к нам голову и обаятельно улыбается.
— Нечестно это, господин Завьянов. Действовать через ребенка, — фыркаю на него.
— Даже не пытался, — заводит машину в наш двор. — Знаешь, даже у заключенного, приговоренного к смертной казни, есть право на последнее слово. Дай мне возможность все объяснить.
