Афанасий заметил, что не кричали радостно петухи на хуторе, не блеяли козы, не мычали коровы. Переселенцы унесли с собой целый мир спокойствия, благополучия, веселья. Люди возмущались, что этим врагам народа разрешалось брать с собой 35 кг. из нажитого добра. Но они бросали дорогую одежду, посуду, брали с собой только молотки, серпы и косы.
– Вот дураки! – возмущались заслуженные работники нищеты. – Они не знали еще, что на сальских скупых землях, эти враги вновь поднимут сельское хозяйство, вновь станут богатыми. Середняки тоже злорадствовали, когда кулаков и зажиточных крестьян забирали. Они не знали, что из – за расширения категории кулаческих дворов, в мясорубку новой жизни полетят следом за ними. Этого новой власти покажется мало, выселять начнут следующими тех, кто занимался торгово – посреднической деятельностью, тех, кто воевал за белых, тех, которых просто оклеветали и церковные люди.
На юге всех неугодных отправляли на восток в самые засушливые районы, создавали новые колхозы – тюрьмы. Но это считалось привилегированным местом по сравнению с районами Сибири и Севера. Посчитали, что кубанских кулаков за Урал будет накладно для государства вести, решили проблему таким образом, – выселяли в безлюдные, безводные Сальские степи Ростовской области, отправляли в заброшенные в голод деревни и села.
Афанасий не сразу понял, что произошло с его любимыми целинными землями. Они поросли бурьяном. Возле его дома стоял целый сад из новых порослей деревьев. Как быстро земля – матушка зарастает лесом, когда за нею не ухаживать. Она приобретает первозданный лик. Быстро разводятся волки, медведи, которые видят в человеке лишь добычу еды. Ведь они настоящие хозяева этой земли.
Афанасий быстрым шагом прошел мимо своего нового дома, зашагал в сторону сельсовета. Василий Федорович Помойло столкнулся с ним на улице, выглядел председатель заросшим, постаревшим. Будто его не мыли неделю. Глаза ввалились, рядом с усами появилась борода. Он сообщил, что больше не числится председателем. Сказали, что перегнул палку с выселкой кулацкого сословия. Сам чуть с этим домом Сергеевых в кулаки не попал. Возмущался, что решили наказать, забыли, что конюхом был. Рассказал, что Волкова перевели в Москву, после этого все пошло к чертям собачьим плохо. Плакал, что дом отобрали под Клуб. Ему вернули старую хату. Отругали, что позарился на дом Сергеева, который давно сдох, но до сих пор мстит ему.
Делясь новостями, Василий Федорович на Афанасия смотрел теперь так же, как раньше смотрел на Волкова, – заискивающе – ласково. Афанасий постучал ему по плечу. Согласился, что незаслуженно обидели бывшего председателя. Хорошо, что не посадили. Но это Василия Федоровича мало утешило. Он возмутился, что председателя до сих пор не назначили. Временно директор дела хутора ведет, ему печать передали. А какой из него председатель? Интеллигенция вшивая! Кого будут назначать? Остались одни пьяницы на хуторе, да калеки с комсомольцами. Афанасий старался разузнать, кто из его активистов не пострадал. Сообщили, что все пришлые на месте, только местных поубавилось. Один директор остался. Афанасий направился в дом директора. Когда зашел, учуял запах домашней еды. На столе стоял чугунок с фасолью, пережаренной с луком.
– Как у мамы, – закричал Афанасий!
На пороге появился Иван Ильич. Он не сразу узнал крепкого широкоплечего мужчину, на котором ладно сидел красивый новый мундир офицера младшего состава. Директор по – отцовски обнял Афанасия, всплакнул, усадил за стол, налил полагающейся стакан приписки к хутору, наложил ему фасоли в тарелку. Дымком зашлась сытная закуска. От нее никогда не опьянеешь. Вместо мяса белок в тело поставляла. В голодные времена деликатесом считалась. А когда с лучком поджаришь на сковородке, наложишь полную тарелку блестящей радости, слюнки сами льются. Афанасий зачерпнул ложку богатой пищи, в рот засунул, глаза от удовольствия закатил.
