Только страницы, посвященные Джулии, связывают меня с прошлым.
Остальные воспоминания мне больше не принадлежат – разве что самую малость. В лучшем случае они рассказывают историю человека, которого я бросил, чтобы избавиться от его вопросов.
Можно подумать, что на свете столько же Ноамов, сколько страниц в тетради. Каждый из них появился на свет, чтобы прожить одно мгновение, и исчез вместе с ним. И ни один не похож на меня. Ни один не может сказать мне, кем я был. Кроме того, который любил Джулию.
Воспоминания принадлежат тем, кто сумел вжиться в каждое мгновение своей жизни. Они занимают свое место в фотоальбоме и рассказывают какую-нибудь историю. Когда же жизнь – это всего лишь ожидание, от нее остаются одни почтовые открытки с сожалениями о местах, где мы не побывали, и о людях, с которыми не встретились.
– Это что за похоронный вид? Краше в гроб кладут, – сказал Сами, когда Ноам вошел в офис.
Тот оценил невольную иронию и, не отвечая, поставил на стол коллеги чашку с кофе.
– Спасибо, но тебе, по-моему, кофеин нужнее, чем мне. Что, опять плохо спал?
– За что я тебя люблю, Сами, так это за умение правильно задать вопрос. Спрашивать у человека, страдающего бессонницей и приступами страха, плохо ли он спал, это, честно говоря…
– Да ладно тебе, я же просто так спросил, разговор поддержать, – пробурчал Сами.
Ноам искоса взглянул на того, с кем делил кабинет и настроения. Сами был его единственным настоящим другом. Хотя при первом знакомстве, когда Ноам только пришел на это место, он был совсем не уверен, что сможет поладить с маленьким, кругленьким, лысым человечком, чей взгляд и улыбка источали веселость слишком лучезарную, чтобы она была искренней. Однако постоянство коллеги, его неистребимый оптимизм, жизнерадостность, поначалу вызывавшие у него удивление и даже раздражение, в конце концов подкупили Ноама.
– Прости, но я и правда плохо спал. Я просто не в духе.
– Тем лучше. У нас впереди денек не из легких. И если тебе удастся преобразовать свое дурное настроение в боевое, мы, может, и справимся.
– Ты о чем?
– Шеф хочет, чтобы мы перезаключили торговые соглашения со СПАК. Ему нужно еще пять процентов.
– Чушь какая-то! – взвился Ноам. – Мы добились самых конкурентоспособных цен на рынке.
– А начальство думает иначе. Оно жаждет пересмотра старых соглашений с партнерами ради увеличения прибыли. По его мнению, кризис изменил расклад, и, чтобы снизить расходы, нам придется выкручиваться посреди окружающей нестабильности.
– Приставить партнерам нож к горлу? Это аморально.
– Морально, аморально – это слова не из лексикона Дюшоссуа. Мой тебе совет: не вздумай при нем даже упоминать о морали, разве что когда будешь описывать свое состояние духа, да не забудь прибавить слово «высокий» – «высокий моральный дух».
Ноам тяжело опустился в кресло.
– Идиотская работа.
– Не более идиотская, чем любая другая. Ты заключаешь сделки, я веду дела. Мне лично нравится.
– Торговать продукцией, которой мы никогда не увидим, выгадывать на качестве, на сроках, – перебил его Ноам. – Наши дела никому не нужны, мы – торговцы цифрами, крупномасштабные очковтиратели.
Сами Дюбуа озабоченно взглянул на коллегу.
– Так и есть, у нас новый экзистенциальный кризис, – пошутил он.
– А ты никогда не задумывался о смысле всего этого?
– О смысле чего, Ноам?
– О смысле того, чем мы тут занимаемся. К чему все это? Мы способствуем этой суете, ажиотажу вокруг товаров с Востока – дешевых, но сомнительного качества, и все единственно для того, чтобы акционеры нашей конторы могли содержать свои шикарные тачки, любовниц и детишек-выродков.
