– То он даст вам ключик? – спросил Фримен. – Вы самоуверенны, Коун.
– Может быть.
– А если я все-таки сделаю материал? А, Коун? Или проболтаюсь?
– Это исключено, Фримен. И вы прекрасно понимаете, что это исключено.
– Да, – согласился Фримен. – Если я это сделаю, то клиника Кирпи будет наилучшим вариантом из всех возможных. Для меня. А о Броуди и говорить нечего. Но мое любопытство возбуждено, Коун. Оставим Броуди в покое. Я ведь знаю, что вы хитрец. Вы что-то нащупали в «Амулетах». А тут, насколько я понимаю, не запретная зона.
– Ничего я там не нащупал, Фримен. Хотел поболтать с хозяйкой, не застал ее, Бекки прочитала мне лекцию об амулетах. Между прочим, вы ведь один из последних, кто видел шаха в тот вечер.
– Да, – сказал Фримен. – Кстати, он не был похож на человека, совершившего убийство.
– Какого же дьявола вы пишете в «Трибуне», что шах – убийца?
Фримен хохотнул.
– А какого дьявола вы не тащите Броуди в полицию?.. Квиты?
– Нет, не квиты, – сказал Коун. – Мне жаль Броуди. Это раз. И я все-таки надеюсь, что нам с ним удастся договориться. А вы трус.
– Трус, – кивнул Фримен, соглашаясь. – Но ведь надо жить, Коун.
– Это верно, – заметил Коун. – Бекки сказала мне, что, когда шах уходил, первым вслед за ним покинул салон Кнут Диксон. Так это было?
– Что? – изумился Фримен. – Кнут Диксон? Нет, Коун. Кнута там не было. Бекки вам наврала.
– То есть как не было? – не понял Коун.
– Очень просто. Не было – и все. Уж я – то бы знал, если бы он там был.
– Почему? – осведомился Коун.
– Да просто потому, что я уже с неделю слежу за этим человеком.
– Вот как!
– Ничего вы не понимаете, Коун. «Слежу» – не то слово. Это очень загадочная личность.
– «Логарифмы бытия», – процитировал Диксона Коун.
– Как хотите. Эльвира только и говорит о Кнуте. А сам он почему-то стесняется появляться в ее обществе. Во всяком случае, в «Амулетах» он не показывается. Болтают, что он дни и ночи проводит на вилле у Эльвиры. Папа оставил ей приличный особнячок и кое-какие капиталы. Там, на вилле, говорят, Эльвира и Кнут занимаются какими-то мистическими этюдами и прочей чертовщиной. Все это возбуждает любопытство. Я решил проникнуть в тайну. И вот уже с неделю тщетно пытаюсь познакомиться с великим авангардистом. А он словно избегает меня.
– Так, – сказал Коун. – Отбросим мистику. Значит, Бекки обманула меня?
– Коун, – сказал Фримен. – Вы ведь меня знаете?
– Да, – согласился Коун. – А мне казалось, что она говорит правду.
– Они же все там тронутые, – сказал Фримен. – И Эльвира, и Бекки. Да и Кнут этот, говорят, типичный шизофреник.
Начался дождь. Косые струи поползли по ветровому стеклу. Коун включил «дворники».
– Значит, Бекки обманула меня? – задумчиво повторил он. Фримен понял, что Коун задает этот вопрос себе, и промолчал.
«Девять, семнадцать, двадцать», – считал Билли Соммэрс. До конца смены оставалось полчаса. Хлопнули дверцы лифта. На двадцатом этаже в кабину вошел седоусый румяный генерал, пробормотал: «Холл» – и уставился стеклянными глазами куда-то мимо Билли. Лифтер нажал кнопку и пустил кабину вниз.
Вспыхнула лампочка. Генерал шагнул из кабины и, твердо ступая, пошел к барьеру, за которым виднелась голова портье. Билли окинул взглядом холл. В двух креслах дремали джентльмены, ожидавшие открытия бара. Третий мерил холл длинными шагами. Этот третий, правда, не был джентльменом. Он был полицейским агентом. Соммэрс вздохнул. Человек, которого он ждал, не приходил. В чем же дело? – подумал Билли. – Может, подойти к этому? Подойти и спросить: «Послушайте, господин. Ваш коллега попросил меня об одном маленьком одолжении. Это было два дня назад. С тех пор я его не вижу. Его фамилия Бредли».
