Яблоня от яблочек - страница 8



– Раечка, – опасливо спросила Зоя, – может, уже чай?

– Не боись, мать, я не от коньяка раскрепостилась и в откровенность кинулась. Просто пришло время моему нарыву лопнуть.

– Боже мой, – воскликнула Зоя с волнением,– а как же ты жила?! А муж? Почему не ушла от него, если уж сдуру поторопилась замуж выскочить? А он-то как терпел такую жизнь?

– «Ушла»! Муж… Вечная моя вина. Был бы он не таким порядочным – каким-нибудь алкашом, жлобом, тираном, было бы легче на это решиться. Он все понимал, хотя я никогда ему ничего не рассказывала и даже имени Олега ни разу не произнесла. Понимал и терпел. Любил. Сначала. А дети? Как я могла уйти? Они его боготворили, мальчишки! Они бы не поняли и не простили. Да и кто бы меня понял? Я не Анна Каренина, чтобы семью рушить и под поезд бросаться. Да и вообще… Потом уже просто инерция, привычка, притертость. Это только в романах от любви чахотку зарабатывают.

– Не знаю, что и сказать! Есть ведь еще и физиология…

– Да и не нужно. Что тут можно сказать? Физиология, да. Это было самое трудное. Поначалу ночей ждала, как гильотины. Потом свыклась. Даже начала что-то чувствовать.

– А он?

– Он в конце концов сам сделал попытку разрубить этот узел. Устал, надоело. Нашлась там одна – молодая и понимающая. Ушел. Это он уже в бизнесе был. Там вокруг них много вьется молодых и понимающих.

– Вернулся?

– Вернулся. Ты ведь, помню, стихи пописывала? Не пишешь? – вроде как опять съехала с темы Рая.

– Ну, когда это было! Какие стихи в мои годы? – засмущалась Зоя Васильевна. – Ну… так, иногда. Да ты ведь тоже баловалась?

– А кто у нас на филфаке не баловался? Сплошь графоманы. Но в поэты, насколько мне известно, никто так и не вышел. Я тоже уже давно не пописываю, но сейчас прочитаю тебе свое тогдашнее. Чтоб тебе понятно было, а мне меньше слов тратить.

Всю жизнь ждала тебя. Жила

Надеждою на нашу встречу.

Себе самой противореча,

Благоразумие гнала.

Все знаю – годы, расстоянья,

Иные нравы, речь, пейзажи,

Ты о моем существованьи

Не вспоминаешь, может, даже,

Ведь ни звонка и ни записки…

Наверно, прав ты: рвать – так рвать!

Но нам, в кругу родных и близких,

Век одиноко доживать.

Не знаю, что со мною станется –

Живу, как все, в душе надеясь…

С годами люди, вроде б, старятся,

А я как будто молодею.

– Райка! Ты моя дорогая!…

– Да все нормально, и все уже в прошлом, – она помолчала. – Я ведь, если честно, второго-то сына родила, чтобы успокоиться, наконец. Муж радовался – все налаживается!

– Успокоилась?

– Вроде. Перемололось. Да не смотри ты на меня с таким соболезнованием! Ну, так сложилось! Когда муж через несколько лет заболел, его молодая, любящая и понимающая очень скоро от него ушла. Он развод не оформлял, ей, стало быть, ничего не светило, зачем ей эта обуза за просто так? Он вернулся, а я приняла. Мне, не поверишь, не в тягость было за ним ухаживать, когда окончательно слег. Памперсы, пролежни, уколы, обтирания… Я свою вину искупала, причем не по принуждению, не через силу. Хотя было, конечно, тяжело. Даже нежность к нему почувствовала. Какой-то извращенный вид любви, да? Муж это понимал. Мы хорошо простились.

– А в Артюховск-то ты что же… уж не к Купцову ли приехала?

– Видишь ли, какая странность. При таком моем полупомешательстве… При том, что присутствие Олега рядом было постоянным, почти… осязаемым… ни разу за все эти годы он мне не приснился. Ни разу, прикинь? Вот вроде мы должны встретиться, но что-то постоянно мешает. А примерно год назад – вдруг приснился. Я старая, такая как сейчас, а он – тот, прежний: молодой, кареглазый, веселый. Смеется, гитара в руках, поет и подмигивает мне. Проснулась оттого, что не то скулю, не то подвываю, а не от ощущения счастья, как должно быть от приятного сна. И подумала: к чему приснился, не умер ли? И весь день – под этим грузом. И на следующий день – тоска непонятная. И постепенно мысль созрела: ехать в Артюховск, он же здешний, может, и не уехал никуда. Или из наших кого-то найду, авось, кто-нибудь что-то про него знает. Прямо загорелась этой идеей. Если умер, хоть на могилу схожу, выплачусь, прощения попрошу. А вдруг он жив, но одинок и болен? Или вообще – в интернате для престарелых…