Хелин беспомощно посмотрела на консула. Внутренне подобралась, – кто ей сейчас ответит на вопросы? – села на предложенный стул, слегка приподняла уголки губ и потупила глаза. Скромность и немногословность женской части Средневековья были ей на руку. Прекрасное прикрытие, маскирующее ее стеснение.
– Покорнейше извините меня, – ученая решила сразу перевести внимание на другой предмет, не вдаваясь в расспросы, а тем более ненужные сейчас объяснения. Однако в средненидерландский так играюче она не могла, – Путь был непростым, и я немного утомилась, – подытожив свое состояние, девушка посмотрела на консула, передавая ему эстафету. Однако тот не успел ею воспользоваться.
– Аки интересно распорядился случай, что ваша очаровательная кузина благожительствует в Антверпене, – обратился Ян к Гарсу, – а вы прибыли из Британии. Что за история стоит за сим?
И хотя он говорил мирно и, вероятней всего, просто поддерживал светский разговор, Хелин почувствовала, как будто их поймали с поличным. Гарс, однако, не смутился.
– Мой славный отец, – начал рассказывать он, вытягивая вперед ноги и подхватывая рукой кубок со стола, – мой отец, Тимо ден Берг, упокой Господь его душу, още во времена правления светлейшего Альбрехта Баварского, снарядил корабли и, помолясь, отвезтися в Лондон. Он закупал и продавал фламандские ткани – прекраснейшего качества! – и продавал ня8 для себя зело дивно. Там же он получил благословение жениться на моей матушке, завел благообразное хозяйство и осел. Вятшие братья мои и нынеча труждатяся в семейных делех, меньший брат направил стопы на услужение Господу. Я же избрал себе иную нишу, а послежде вернулся сюду и угодил в Ди Хагхе благодаря радению добрых знакомых, – тут консул позволил себе тонкую улыбку.
Хелин гадала, в каком процентном соотношении перемешалась правда и выдумка в этом рассказе.
– Ткани? – оживился Ян.
– Ох, только не ткани, – в ужасе вздрогнул Хуберт, по опыту, видимо, понявший, куда сейчас пойдет разговор, – Премного испрети9 моего ученика, он сейци заговорит вас до смерти. Этот мальчишка помешан на тканях. Не веди его пясть10 сам Господь, настолько он способен, я бы настаивал, что родители подобрали ему не то ремесло.
– Вы интересуетесь тканями? – невинно спросил Гарс.
Хуберт обреченно махнул рукой – сами разбирайтесь. Ян, однако, был все так же невозмутим, но в глазах добавилось задору.
– Аки художник, я почиваю душой, оттачивая на холсте замысловатые складки, тягу материи, искусность рельефа или текстуры, – он покосился на своего мастера, и, после паузы, настойчиво добавил, – Сие есть одно из проявлений красоты, иже творят чьи-то навычные руки. Вещи украшают стан – и подобным же образом они украшают скромную картину. Пусть сие и внешне, преходяще, тлен, но они попущают взглянуть под личину своего владельца, дабы узреть глубинное. Они проливают свет. Надо лишь уметь зрети.
Хуберт с одышкой заворочался на своем кресле, словно оно враз стало ему неудобным. Видимо, если он и собирался промолчать, надолго сдерживаться его не хватило.
– Пресвятой Лука! Клянусь своей бородой, нет, вы послушайте его! Елико раз повторял – толку от красивой тарелки, ежели нечего на нее положить! Складки? Текстуры? Что ты оноле зреть собираешься? Господь смиренным примером сына своея усенял нам путь, а тебя, негодного мальчишку, набдел еще достодивными очами и послушной велению дланью – дабы выславлять блаженство праведной жизни и осуждать жизнь греховную. Дабы воочию донести слово Божие до неграмотных и дати утешенье тем, иже в дни отчаяния ослаб во вере своей. И что же делаешь ты? Уподобляешься неразумной девице, падкой на украшения!
