Яд минувшего - страница 79

Бокал был не первым и даже не четвертым. Робер пил выдержанное кэналлийское, словно дрянную касеру, не замечая ни запаха, ни вкуса, ни послевкусия. Что поделать, если лучшие вина и красивейшие женщины пьянят слабей беды и усталости… Франимские виноторговцы при виде того, как герцог Эпинэ глотает достойную Рассвета влагу, попадали бы в обморок или схватились за ножи, Марианна мило улыбалась. Она не была в Доре! Робер сжал зубы и налил себе еще, потом спохватился и наполнил бокал хозяйки. Баронесса улыбнулась.

– Вы порой все же вспоминаете обо мне, это радует.

– Кто вас видел хотя бы раз, тот вас не забудет, – соврал Иноходец, заливая чужую смерть и собственную ложь «Черной кровью».

– Герцог, – женщина гортанно рассмеялась, – эти слова не вызовут сомнений лишь у юной северяночки. Не забудьте угостить ими девицу Окделл.

– Она в Надоре. – Проклятье, о невесте так не говорят. А как говорят? С любовью? Но влюбленные женихи не врываются на ночь глядя к куртизанкам. Ничего, невлюбленные женихи тоже отнюдь не редкость. Эпинэ хлебнул «крови» и нашелся: – Сударыня, когда моя невеста вернется, я стану уделять ей столько времени, сколько потребуется, но сегодня я у ваших ног.

– Вы истинный рыцарь, маршал, – красавица с осуждением глянула на перевязь со шпагой, брошенную Робером на оранжевую софу, – кладете между собой и дамой меч.

– Времена рыцарей прошли. – Эпинэ наскоро допил и спровадил шпагу на пуфик, золотистый, как шкура Дракко. Голова наконец соизволила закружиться. Чуть-чуть, но и это было спасением. – Времена рыцарей, но не прекрасных дам!

– Теперь вы клевещете. На себя. – Марианна Капуль-Гизайль грациозно пересела на освобожденную от орудия убийства софу. Качнулись, поймав огонек свечи, длинные серьги, в вырезе лимонно-желтого платья вызывающе алела роза. Осенняя женщина, осенняя комната, осенняя ночь, то есть уже зимняя…

– О чем вы думаете? – В глазах баронессы плясали свечи, пахло цветами и духами. Здесь тепло и спокойно, а из городских ворот вторую ночь выползают закрытые мешками фуры, набитые покойниками. Мешков не хватает, фур тоже, из-под кое-как наброшенных тряпок вываливаются руки, ноги, головы. Жуткие лица истоптаны, измазаны засохшей рвотой, забуревшей кровью, какой-то пеной. «Погибших хоронит корона»… Хоронит или прячет?

– Я забыл извиниться за позднее вторжение. – Эпинэ поцеловал благоухающую вербеной ручку. – Но зима не лучшее время для одиночества.

– Лучшего времени для одиночества не бывает, – покачала головкой Звезда Олларии, переплетая свои пальчики с пальцами Робера, – а оправдание у мужчины одно – усталость, но его еще нужно заслужить. Вы готовы?

Готов, иначе зачем бы он явился в этот дом? Маршал Эпинэ больше не в силах думать о бредущих меж серых стен горожанах с вожделенными узелками и пустыми лицами. И о забитых досками позорных ямах. Доски не выдерживали, ямы становились могилами, наполнялись доверху телами, на которых стояли люди. На уже мертвых и еще живых…