– Ладно, ладно, – я поднял руки, словно сдаваясь, и Дед отступил.
Он вернулся к дому, а я следовал за ним на некотором расстоянии. Пальнет еще, старый маразматик. Совсем кукушка слетела в этой глуши, что ли? Сколько раз я был у Деда и всегда он принимал меня с радостью. Неделями тут гостил, в баню ходил, на охоту, дрова на зиму заготавливал, а теперь вдруг: «Проваливай!» Что-то здесь не так.
Афанасий проводил меня до бани и ушел в дом. Я был зол, как собака, уставший и голодный. Плюнув на все, закинул дрова в топку, надеясь, что хотя бы попарюсь после десяти дней дороги и помоюсь.
Дрова разгорелись сразу, и вскоре в предбаннике стало тепло и уютно. Пахло деревом и березовыми вениками. Я снял куртку и ботинки, сел на широкую деревянную скамью. Развязав рюкзак, проверил, что у меня осталось: одна банка тушенки, чай, ржаные хлебцы и соль. Со злостью откупорив бутылку коньяка, которую нес Афанасию, достал плитку молочного шоколада.
Дед вернулся минут через двадцать, когда я демонстративно пил коньяк из горла, закусывая шоколадом. Он зло взглянул на меня, достал с деревянной полки в углу две рюмки, дунул в каждую и молча пододвинул ко мне.
– Шоколада не ел, что ли? – угрюмо произнес он, отбирая у меня начатую плитку. – Не себе же принес…
– Да и не тебе, видимо, – огрызнулся я, наливая себе коньяк и демонстративно поставив бутылку около себя.
Афанасий сдвинул сердито седые брови и потянулся за бутылкой. Молча налил себе, сделал глоток, посмаковал во рту и крякнул от удовольствия.
– Ты это, мое не трогай, – прорычал я. – Как встретил, так и подарки получай.
– Это за ночлег, – тут же нашелся наглый дед, криво усмехаясь.
– Нет, я всё могу понять, маразм у тебя старческий, одичал совсем за год, но на людей чего кидаешься? – не выдержал я, наливая уже в две рюмки.
– Нет у меня в доме места, – возразил дед. – Гости у меня.
– Ах, гости, – усмехнулся я. – А что же за стол всех не сажаешь? Я бы пожевал что-нибудь, кроме тушенки.
– Я тебе не столовая, – проворчал Афанасий, посасывая шоколад.
Но, видимо, сладкое и коньяк сделали свое дело: Дед на глазах становился добрее. Хмурые взгляды сменились на добродушные, ушла настороженность. Не совсем, но заметно.
– Еду принесу сейчас, а в дом не пущу, – сказал он.
– Да и хрен с тобой, старик, – махнул я рукой. – Не хочешь знакомить с гостями, и не надо. На пару вопросов ответь, а я утром уйду.
– Что еще за вопросы? – снова напрягся Афанасий.
– Ищу я тут кое-кого, – начал я, внимательно наблюдая за реакцией Деда. – Осенью женщина пропала, муж ее ищет. Не верит, что умерла.
– Ладно, уходи утром, – хлопнул себя по коленям Афанасий и встал с лавки. – Дров тебе на сегодня хватит, воды тоже. Заслонку не забудь на ночь закрыть.
Я удивленно проводил его взглядом, глядя, как он выходит из бани, прикрыв дверь. Это что сейчас было? Чтобы старик отказался от коньяка и разговора, сам ушел, ничего не сказав? Сколько лет я уже его знаю? Семь или восемь, никогда такого не было. Что же за гости у него там такие?
Я понимал, что в дом не полезу. Афанасий мог и по ногам пальнуть, с него можно всего ожидать. Но вот уйти утром вряд ли уйду. Что-то меня напрягало во всем этом, слишком скрытным стал Дед, а это само по себе очень подозрительно.
Плюнув на все, я провел вечер даже приятно. Попарился в бане чуть ли не до тошноты. Отмылся, семь потов сошло, словно заново родился. Пока я был в бане, Афанасий принес мне еду, за что ему и спасибо. Картошка только сваренная, сало, тонко нарезанное, что аж просвечивало, с чесночком и черным перчиком, огурцы бочковые и большую миску тушеной оленины с овощами.
