– Деточка, дорогая моя, – тетя Стефания пыталась отдышаться, держась за притолоку входной двери одной рукой, а другой тяжело опираясь на палку, – ты со своей больной ногой не могла найти ничего более подходящего?!
– Тетя, когда ты взглянешь на вид из окна… – мечтательно произнесла Габрыся.
Действительно, из мансардового окна открывался великолепный вид – на Вислу и на высящиеся на другом берегу башенки Старего Мяста. И было очень тихо, хотя недалеко была дорога.
– Но пятый этаж, Габрыся! – заикнулась тетя Стефания, возвращаясь с небес на землю.
– Зато мне ожирение не грозит. Диета и движение!
– Как будто тебе движения мало. А что касается диеты – так я уж забыла, когда видела тебя за обедом.
Габриэла погладила тетку по руке:
– Не беспокойся, Марта кормит меня на убой – как будто я гусь, которого она собирается пустить на паштет.
– А не похожа.
– На гуся?
– На жирного гуся!
Рассмеялись обе.
– Так ты говоришь, здесь живут приличные люди?
В голосе тети, что тут скрывать, звучали тревога и сомнение, и у нее были на то основания.
– Да. Они основали жилищное товарищество, переселили сброд отсюда в другие места, а сами теперь следят за домом и заботятся о нем.
И в самом деле, подъезд производил впечатление чистого и недавно отремонтированного. Даже каменные лестницы, которые не вели непосредственно к квартирам, всегда мылись жильцами согласно графику дежурств. Об этом Габрыся не замедлила сообщить тете Стефании, вспоминая, как та сама намывала старую лестницу на варшавской Праге в давние времена.
– Ну хорошо, моя деточка, хорошо, – тетя обняла девушку и изо всех сил прижала ее к себе. – Я тебя люблю и всегда поддержу в том, что приносит тебе радость. Если хочешь жить здесь, в этом скворечнике… под самой крышей… ну так живи себе. Повесим симпатичные занавесочки. По знакомым походим, поспрашиваем, вдруг у кого из мебели есть что-нибудь ненужное. Я помогу тебе покрасить эти две комнатки и…
– О нет, нет, моя дорогая, – прервала ее речь Габриэла. – Уж ремонт оставь мне. Мне и Павлу.
– Павлу? – тетя приподняла брови, а в глазах у нее появился понимающий блеск. – Тому самому…
– Тому самому. Мы с ним подружились, – пробормотала Габриэла, против воли заливаясь румянцем.
– А ведь и Томек, и Яцек с Беднарской охотно помогли бы, – не унималась пани Стефания.
– Но я хочу, чтобы мне помог именно Павел! – выкрикнула девушка, не в силах сдерживаться.
– А-а-а. Ну так это совсем другое дело.
Тетя подняла руки, сдаваясь, и они обе снова взорвались смехом. Сердечным, полным взаимной любви, счастливым смехом – как и всегда на протяжении всех их совместной жизни.
Сейчас он, этот смех, возможно, звучал чуть реже, ну так что же – птенцы должны когда-то учиться летать.
Стефания снова обняла свою девочку, поцеловала ее волосы и вытерла непрошеную одинокую слезу.
– Ты мне поможешь? – повторила Габриэла свой вопрос, удивленная его молчанием. Ну, то есть молчанию Павла она давно не удивлялась (она бы скорее удивилась, если бы он вдруг это молчание нарушил), а удивило ее отсутствие всякой реакции: парень просто смотрел перед собой, как будто ее тут вообще не было.
Потом он вдруг достал новенький блокнот.
«Мне мама не разрешит», – прочитала Габриэла.
Хмм…
Мама Павла была еще более странной, чем он. Она приезжала вместе с ним, шла на Буковый Дворик, там слонялась без дела целый день, чтобы вечером отвезти сына обратно – ни дать ни взять его тень. Или охрана. Или конвой.
