Якобино ещё в первый свой приезд в Одессу решил для себя, что это его город. Навсегда! На все времена. Он присматривался, выбирал себе место по душе, решив, что к старости обязательно переберётся сюда. Только сюда!
Случилось всё раньше. В начале тридцатых. Как-то само собой. Видимо, небеса услышали…
Знакомый грек засобирался на историческую родину. Предложил Якобино свою квартиру на Дерибасовской. Обговорили. Поторговались. Ударили по рукам. У грека теперь было с чем ехать, а у Якобино – где остаться. Советское гражданство он получил ещё в середине двадцатых.
С финансами у популярного клоуна уже давно не было проблем. Семьёй не обременён. Контрактов море. Денег – шквал! Он не был скупердяем, но и мотом тоже. Жил размеренно. По уму. По сердцу. По желаниям.
Квартира оказалась уютной. Комната просторная, светлая, с двумя широкими окнами. Крепкие крашеные полы. Толстые стены. Высокий потолок с вычурной гипсовой лепниной посередине – розеткой под люстру, чуть тронутой золотом. Видимо, греку хотелось этакого стиля ампир, виденного где-нибудь во дворце Нарышкина. Под потолком рельефные карнизы-бордюры с остатками золотой росписи. Прямо Воронцовский дворец, а не дом-колодец с общей лестницей-галереей по периметру и десятком соседей, где постоянно пахнет жареной рыбой и картошкой.
Якобино въехал сюда сразу, в один присест. Скарба особого не было. Так, пара саквояжей, цирковой кофр и дорожный чемодан. Уместилось всё в одну пролётку и ещё осталось место.
Якобино осмотрел свои владения, удовлетворённо хмыкнул. Высота! Простор! Хочешь, жонглируй, хочешь, фляки прыгай с сальто-морталями или жми стойки с партнёрами руки в руки. С азартом хлопнул в ладоши. Весёлое эхо отозвалось от стен. Хо-ро-шо-о!..
Отныне он одессит! Сбылось!..
Якобино сидел на полу купленной одесской квартиры счастливый и радостный – как всё скоро начало сбываться! Как по маслу! Но тут же поймал себя за язык – скоро? Да нет, брат, не скоро. Ещё не так давно у тебя была совсем иная жизнь, забыл?..
…Якобино пребывал в унынии. Он чувствовал, что находится в творческом тупике. Ему скоро двадцать. Двадцать!..
Они расстались с Эвальдом. Так сложилось. Никто в этом не был виноват. Отношения были прежними – сердечными и радушными. Просто им одновременно захотелось чего-то иного, своего. Якобино мечтал работать один. Эвальд нашёл нового партнёра и продолжил работать в паре. Пока ни у кого ничего не получалось. Нет, успех был. Но не тот, которого ждала душа…
В отчаянии послал старшему брату Альфонсу письмо. Тот незамедлительно откликнулся.
Якобино извлёк из увесистого почтового пакета стопку страниц, исписанных старательным почерком с аккуратно зачёркнутыми ошибками. Бегло пробежал глазами первые строки приличествующего вступления, пожелания здоровья и благополучия.
Он ждал, рыскал по бумаге жадным взором. Вот сейчас, ну!..
«Ты видишь перед собой сейчас, мой милый брат, преуспевающего артиста, человека. С твоих слов это является предметом твоей гордости и зависти, – писал Альфонс. – А всегда ли было со мной так? Конечно, нет. Не всё ты обо мне знаешь, мой дорогой Филипп. Приготовься, мой рассказ будет долгим…
Ты знаешь, мой цирковой псевдоним – Коко. Как и знаешь то, что в жизни я – Альфонс Францевич Лутц. Родился под Ригой в немецкой крестьянской слободе Хиршенхов, как и ты. Уверен, ты слышал, и не раз, грустную историю о том, когда я на первой же неделе жизни узнал горе. Наш отец тогда служил дворником на мельнице. За мной, малюткой, не уследили, мне в глаз попало какое-то зёрнышко. Докторов не было, и я почти лишился глаза.
