Врач, между тем, присел на стул, взял левую кисть пациента в свою ладонь, отсчитав положенные секунды, проверил пульс и, явно довольный результатом, повернулся лицом к Корейцу, как мысленно окрестил шеголеватого брюнета Антон.
– Ну что ж, теперь, пожалуй, могу оставить вас одних. Если вчера этот больной находился в критическом состоянии, то сейчас… Я, конечно, не дам гарантии, что он здоров, но побеседовать с ним можно. – Он поднялся со стула и, уже стоя в дверном проеме, с просящей интонацией в голосе произнес: – Только убедительно прошу вас: не напирайте сильно. Этот больной еще весьма плох, так что будьте благоразумны.
– Буду, – пообещал Кореец, – и вот что еще, доктор… Я весьма вам благодарен и был бы рад быть полезным для вас. Как говорится, долг платежем красен. – Он сел на освободившийся стул и, когда за врачом закрылась дверь, уперся профессионально отработанным взглядом в лицо Крымова: – Седой?
Этот вопрос-утверждение прозвучал как хлесткий пистолетный выстрел, и Антон почувствовал, как у него нервным тиком дернулось веко. Надо было брать себя в руки, и он откровенно пристально всмотрелся в слегка раскосые глаза Корейца, темные зрачки которого, словно рентген, прощупывали каждый сантиметр опухшего лица.
– Ну, положим, кое для кого и Седой, а для всех остальных – Антон Крымов.
– Остряк! – усмехнулся Кореец и тут же: – Откуда Мессера знаешь?
Он догадывался, что последует этот вопрос, но не знал, кого здесь представляет брюнет со зрачками-буравчиками, и оттого решил и далее вести свою игру.
– Вы бы, мужики, хотя бы что-нибудь более толковое придумали. А то поначалу шьете попытку убийства вашего бизнесмена, потом бросаете в пресс-камеру, а теперь вот дело до какого-то Мессера дошло. Его что, тоже пытались замочить? Или уже замочили? Так уж в таком случае повесьте на меня весь список нераскрытых мокрух – и обратно в пресс-камеру. Глядишь, и выбьете что-нибудь.
Слушая этот монолог, Кореец дождался-таки, когда больной выдохнется, и с кривой ухмылкой на лице произнес:
– Как же, выбьешь из тебя чистуху, скорее сам напишешь. – Замолчал было и уже совершенно иным, доверительным тоном произнес: – Ладно, Седой, поваляли ваньку – и будя. Привет тебе от Камышева, велел кланяться и просил передать, что в ближайшее время сможет самолично обнять тебя.
Крымов не смог сдержаться, чтобы не вздохнуть облегченно, но надо было продолжать игру, и он спросил с ноткой обиженного ребенка в голосе:
– А чего же сам не пришел?
– Не смог. Как на духу говорю, не смог, – прижав руку к сердцу, покаялся за Мессера Кореец. – Сейчас он в отъезде, но как только я зачитал ему по мобильнику твою маляву… Короче, он верил и не верил, что ты – это ты. Однако было приказано провентилировать твой вопрос и держать ситуацию под контролем.
– Ну и как, провентилировали? – поинтересовался Седой, покосившись на второго корейца, который за все время и рта не раскрыл.
– Как говорят в Париже, все тип-топ, – успокоил его посетитель в сером костюме. – Так что СИЗО и прочие неприятности я беру на себя. Врубаешься, надеюсь?
Он врубался.
– Ну, вы и даете, ребята! Считайте, что Москва снимает перед вами шляпу. – И тут же: – Ты бы хоть представился, мил человек. А то неловко как-то получается. Ты обо мне знаешь, считай, все, а я о тебе…
– Понял и каюсь, – сотворив виноватую мину на лице, хмыкнул Кореец. – Зенон Гамазин, друг Романа Михайловича, а это… Впрочем, просто Владимир Ли.
