– Ты еще не пробовала мои оладьи, – Агата не без гордости водрузила на стол тяжелую тарелку. Что за привычка у этих людей говорить из-за спины, даже не поздоровавшись?
– Бабуль, в наши дни девушки не едят оладьи, – наигранно возмутился Ян.
– Глупости какие. А что же они едят?
– Они, бабуля, пьют смузи из шпината и сельдерея. Посмотри на Милу. Если бы она еда твои оладьи, то фигурой пошла бы в тебя.
– А сгущенка у вас есть? – сквозь смех спросила Мила.
– Ха, смузи. Эта девочка – моя. Ясно тебе? А не твои безмозглые дрищи, мозг которых вполне достаточно питать сельдереем. А еще раз назовешь меня бабулей, оладий не получишь! Ты лучше развлеки сестру. Своди ее куда твои курицы ходят. Пусть у нее глаза на лоб вылезут от того, как мы тут живем.
– Я не думаю, что меня так легко удивить, бабушка.
– Ха, ты не видела этих. Ну, – она в воздухе сделала жест руками, показывая на себе грудь. – Этих…c силиконом. Он у них не только в титьках, но и в жопе!
Ян едва сдерживался, чтобы не прыснуть от смеха.
– Раз так, Мила, у нас на пятницу планы. Надо же тебя чем-то впечатлить!
– Надеюсь, это утренник. Я в девять спать ложусь, – возмутилась Мила.
– Но не в эту пятницу.
Ян был из тех парней, которые не терпели возражения. Все в нем: его поза, жесты, тон – были показателем уверенности в себе. Он и раньше считал, что всегда прав, но за эти несколько лет, похоже, это утверждение закоренело в нем. Интересно, приходилось ли ему когда-нибудь волноваться?
Парень подошел к бабушке, и, чмокнув ее в щеку, прошептал:
– Следи, чтобы она все не слопала. Эти петербурженки, они такие – не остановятся, пока все не сожрут. Жадины, в общем.
– Остерегайся меня, – Мила вздернула бровь и отправила Яну воздушный поцелуй.
Его взгляд вдруг потемнел. Улыбка сошла на нет, и он потер ладонями лицо.
– У меня занятие, буду вечером.
И с этими словами, он выскочил на улицу.
– Что это с ним? – Агата пожала плечами. – Дерганный какой-то. Наверное, это тот проект Михаила, он его задел за живое.
– Да, Ян рассказывал. Про детский дом.
– Про детский дом, – женщина кивнула и на мгновение задумалась. –Я бы их всех взяла, будь моя воля. Знаешь, малыши через какое-то время после того, как попадают в дом малютки, перестают кричать. Они просто лежат и смотрят в потолок. Целыми днями. Лежат и смотрят.
– Бедные…– Мила представила свою маму. – А как с ними гуляют, интересно? Сразу со всеми?
– С кем? С младенцами? Кто это будет делать? Пока сами уверенно не ходят, они ничегошеньки не делают. И ходить поздно начинают.
Агата налила себе чая и села на стул.
– Мы с твоим дедом тоже хотели младенца взять сначала. Но младенцев к усыновлению не было, и мы поехали в детский дом. И тогда увидели твою маму. Мы сразу поняли, что за ней приехали. Ни секунды не было сомнения, что она наша дочь. Я как будто ее и искала среди других детей. Ни тогда, ни сейчас не сомневались. Наша, и все! И вот твои волосы кудрявые и белокурые – словно в меня. Понимаешь? Словно в тебе течет моя кровь. Хотя, я точно знаю, что это не так. И глаза твои…Дед всегда утверждал, что они такие же как у его матери. Такое совпадение!
Мила кивнула. Она тоже всегда так считала. Что это ее семья. Ее бабушка и дедушка. Только дядя Миша и его бывшая жена, Мария, ей казались чужими. Михаил работал на телевидении и все время был в разъездах, а Мария ушла от них, когда Яну было всего десять лет – ее Мила совсем не помнила. Кажется, она мечтала стать актрисой или же ушла к актеру – ей это почему-то казалось совсем неважным. А Яна для нее всегда был другом, но никак не братом. Интересно, это взаимно?
