В последнее время Павел Янович немного потолстел, оплыл и стал уставать. Ничего не поделаешь – возраст. В свои шестьдесят пять он вдруг почувствовал странную щемящую боль где-то в груди, в области солнечного сплетения. Это смутное ощущение тоски и какой-то тревоги выводило его из равновесия, иногда даже не давало уснуть. Ему стало казаться, что всё нужно делать не так, как-то иначе, по-другому, но как иначе он не знал и по-другому не мог.
Внизу, к парадному входу, с визгом тормозов на вираже подъехал автомобиль его до сих пор неженатого тридцатисемилетнего сына.
«Может, если были бы внуки, – мелькнуло в голове Павла Яновича, – и… что-то ещё… должно быть что-то ещё…» – думал он, глядя, как выскочив из машины, Анатолий торопливо взбегал по ступеням крыльца.
Павел Янович поднял взгляд на мрачное уже темное небо. Он попытался вернуть мысль, которая только что вроде витала где-то рядом и, может, она ещё где-то здесь, но в кабинет вошел запыхавшийся Анатолий и включил свет.
– Пап, мы подумали, – направляясь к столу, сказал он, – все меры приняты, но… – Анатолий наскоро перевел дух. – В общем, тебе лучше уехать. – Он посмотрел на часы. – Экипаж уже в порту. Если хочешь, Анна полетит с тобой. Запасные паспорта, на всякий случай, на обоих, – добавил Анатолий и положил два паспорта на стол.
– Мне уехать? – удивленно спросил Павел Янович, усаживаясь в рабочее кресло.
– На время, пока утрясется…
– Завтра суд! – напомнил Павел Янович.
– Поэтому лететь надо сегодня, – логично, как нечто очевидное, заключил Анатолий. – Нельзя рисковать, мы решили, что сейчас это…
– Вы решили? – перебил Павел Янович. – С каких это пор кто-то стал решать за меня?
– Пап, лучше бы…
– Лучше бы ты не делал глупостей! Мне не пришлось бы разгребать это дерьмо! – Ударив ладонью по столу, Павел Янович встал и зашагал к выходу. – Уехать! – на ходу сказал он и обернулся. – Если я уеду, тебя разденут до нитки, раздербанят так, что… охнуть не успеешь! Где Наташа?
Анатолий пожал плечами, Павел Янович вышел из кабинета.
***
Обнимая подушку, Наташа в одежде лежала на кровати. Здесь, в её комнате, всё было так же как в детстве. Никто ничего не трогал, не переставлял. Наташа тоже ничего не трогала и не переставляла.
Когда она оставалась в доме на ночь, она приходила сюда после очень позднего, иногда ближе к полуночи, ужина и ложилась спать. Проснувшись к обеду, вставала и уезжала, сожалея о потерянном времени. Она бы вообще не приезжала, если бы не беспредельная дороговизна жизни и не настойчивое желание отца её видеть.
Наверное, она напоминала ему молодость, наверное, потому что была очень похожа на мать, то есть на первую жену Павла Яновича. Такой же экстремальный нрав и бешеная кровь.
Каждый год она летала в Испанию только для того, чтобы посетить корриду, надеясь увидеть смерть тореадора. Когда она участвовала в энсьерро, то старалась бежать как можно ближе к быкам, порой она бежала просто рядом, быки не трогали её, видимо, принимали за свою. Испанцы тоже принимали её за свою и очень удивлялись, когда узнавали, что её зовут Наташа и что она прилетела из России на своем самолете. Самолет, конечно, был отцовский, в том числе и поэтому, Наташа время от времени приезжала к отцу на ужин, а иногда оставалась ночевать.
Вторую жену отца она не любила, а когда Павел Янович женился в третий раз, ей было уже всё равно. К тому же дорожала жизнь, расходы росли, и она стала приезжать чаще.
