Вообще-то Наташа пренебрежительно даже с презрением относилась к деньгам, но её рука сама потянулась к свежим ещё пахнущим типографской краской купюрам. От прикосновения к чудотворной бумаге в груди что-то екнуло, Наташа одернула руку и оглянулась на дверь.
Тишина. Большой кабинет, огромный дом, и ни единого звука… Наташа усмехнулась, спокойно взяла пачку пятитысячных и положила в свою сумочку, взяла ещё одну и ещё, и… вдруг представила фигуру отца в проеме дверей.
От этой мысли сердце опять сжалось, забилось, затрепетало, дрожь пробежала по телу и перешла к рукам. Отец смотрел на свою любимую дочь, которая, как последняя воровка… Но зачем?! Зачем?! Он же никогда и ни в чём ей не отказывал!
Наташа повернула голову – в дверях никого и тишина. Она быстро сунула пачку в сумку, затем ещё одну, ещё, потом ещё и ещё…
***
На придомовой парковке Павел Янович беседовал с генералом полиции по фамилии Зубов. Генерал был действительно зубастый, с цепким сверлящим взглядом и довольно крутым нравом.
Выслушав генерала, Павел Янович холодно, как ноту протеста, вручил ему кожаную папку с документами.
– Плохо генерал, в общем, плохо, – подытожил Павел Янович. – Если это перейдет в политическую плоскость… в общем, я недоволен.
– Дело сделано, – сказал генерал, – а в общем, Захар докладывал, что всё согласовано, в общем.
– Согласовано с кем?
– С Толей.
– Захар с Толей уже, как фабрика глупостей! Меня до суда довели. Это как? Вы не охренели?
– Павел, я не понял, что за тон? – опешил генерал.
– Тон?! Вы что там думаете, со мной уже так можно? Может, думаете, что я всё, вот-вот и в ящик? Не дождетесь! – угрожающе предупредил Павел Янович и решительно направился к дому, каждым шагом утверждая, что он ещё в силе.
Генерал Зубов, раздраженный таким поворотом… его, генерала, как мальчишку за плохой ответ у доски… и кто… этот… «Да, как бы партнер, да, но мы-то знаем… и если что, можем и не посмотреть, вот тогда и посмотрим», – негодовал он, выезжая за ворота усадьбы.
Павел Янович подошел к дому и, открыв дверь, столкнулся с Наташей.
– Ты куда? – спросил он.
– Я… поеду я, – сказала Наташа, обходя отца боком.
– Наташа, ты… Что-то не так?
С дочерью он всегда как-то таял, добрел, становился нежным, как никогда и ни с кем. Она об этом знала и была благодарна, и пользовалась.
– Поеду, поздно уже… – виновато сказала Наташа и попятилась к машине, задвигая за спину набитую деньгами сумочку.
– Завтра суд, я хочу, чтобы все были.
– Да, конечно, увидимся! – сказала Наташа и прыгнула в машину.
Павел Янович стоял на крыльце огромного дома и с грустью смотрел, как за «Мерседесом» его дочери смыкаются массивные шторы автоматических ворот. Павел Янович тяжело вздохнул и поднял голову к небу.
Сквозь дрожащие листья осины на него равнодушно смотрела луна.
***
Глубоко за полночь Анна, молодая жена Павла Яновича, в безупречно белой ночной сорочке, как не приходящее в сознание приведение, покачиваясь по коридору, остановилась у распахнутых дверей кабинета.
В лунном свете у большого панорамного окна, неподвижно и одиноко стоял Павел Янович. На нем был домашний халат и тапки. Он стоял и тоскливо смотрел на ночное небесное тело. Струйка дыма от толстой сигары, вибрируя, тянулась к потолку.
Анна подошла к винному столику, щедро плеснула коньяк в большой бокал для виски и мутнеющим взглядом уткнулась в луну.
– Опустел дом, – не обращая внимания на Анну, произнес Павел Янович. – Пусто, – сказал он.
