Энсил опустил глаза, и его, казалось, неисчезающая улыбка превратилась в легкую нахмуренность.
– Эй… парень, прости меня.
– Понимаешь, дело не только в еде, – продолжил я. – Я просыпаюсь по утрам и вижу, что кухня стала похожа на место зверского преступления!
Я говорил еще пять минут, изливая столь долго сдерживаемое страдание. Энсил говорил очень мало, глядя в пол, избегая встречаться со мной глазами. До меня внезапно дошло, что Энсил и его весельчаки просто не знают ничего лучшего. Высшее образование означало для них всего лишь череду вечеринок, подавляемых родителями в школьные годы.
Вскоре меня поглотила бездна угрызений совести. Мысленно я перебирал варианты действий, которые могли бы наладить наши добрососедские отношения, и пришел к выводу, что лучшим способом загладить вину было бы участие в том, что Энсилу и его весельчакам удавалось успешнее всего – употребление наркотиков.
– Ты меня разводишь! – ответил Энсил со своей фирменной зубастой улыбкой.
– Нет, чувак, я серьезно, – продолжал я. – Я бы хотел закинуться кислотой с вами.
– Разводишь меня!
– Нет, Богом клянусь, я серьезно!
Энсил провел меня через общежитие, чтобы познакомить со своим поставщиком ЛСД, скульпторшей с лошадиным лицом, но потрясающими ногами по имени Джуди. Ее комната была оформлена в стиле бойскаутской палатки Джерри Гарсии – стены и потолок обтянуты варенкой и батиком.
Она бросила крошечный белый квадратный кусочек бумаги на кульман и справилась у Энсила:
– Вы, ребят, собираетесь закинуться каждый по дозе?
– Нет, Али может взбеситься. Просто подели напополам.
Джуди достала нож X-Acto и аккуратно разрезала маленький квадратик на половинки, бросив оба кусочка в ладони Энсилу. Мы с Энсилом разошлись по своим комнатам, где каждый из нас проглотил свою половину.
– Али, это будет долгая ночь.
Я действительно с нетерпением ждал этого.
ВОСКРЕСЕНЬЕ, 13 МАЯ 1984
Я устал от Энсила и его весельчаков. И вот в один день в конце семестра я сел в скорый поезд до Нью-Джерси и сошел на остановке в городке Харрисон, недалеко от Ньюарка. Мое внимание привлекла большая фабрика по производству противоблошиных ошейников Hartz прямо за станцией. В Харрисоне, как и в Бей-Ридже, Бруклине или Стейтен-Айленде, Маркс и Энгельс нашли бы настоящий нью-йоркский пролетариат – людей, зависимых от Манхэттена своим доходом, которого никогда не хватило бы на мало-мальски комфортную жизнь.
Возможно, из соображений гигиены и экономии я решил присоединиться к пролетариату, чтобы отдалиться от культурного насилия, в котором я жил в бруклинском общежитии. Секс, наркотики и рок-н-ролл – я был контужен, но в то же время никак не хотел переводиться в университет за пределами Нью-Йорка. Я нашел маленькую студию на верхнем этаже сборного рядного дома неподалеку от фабрики по производству каких-то химикатов – что бы там ни было, я чувствовал этот запах по ночам, в один и тот же час, стоило мне оставить окно открытым.
В городе часто мелькали тони манеро прямо из «Лихорадки субботнего вечера»17, разъезжавшие взад-вперед по главной улице в бесстыжих черных «Шевроле Камаро», из которых вырывались «Eyes Without a Face» Билли Айдола или «Get Into the Groove» Мадонны. Но, помимо этих незначительных раздражающих факторов, это местечко было вполне нормальным и, что самое главное, приемлемым – учитывая жадность моего богатого отца.
