Седьмицу шумно гуляла золотая галицкая молодёжь, празднуя свадьбу шестнадцатилетнего княжича Владимира. Вздымались ввысь наполненные хмельными медами чары, говорились здравицы, слепцы-гусляры, ударяя по яровчатым струнам, возглашали славу князю Ярославу. Хорош, молод и красив был юный Владимир. Приоделся, кафтан весь заткан золотом, широкий пояс украшают драгоценные самоцветы, на востроносых сафьяновых сапогах тоже сверкают каменья. Под стать жениху и юная Болеслава Святославна – не поскупился владетель Чернигова, богатое приданое дал за дочерью. Тут и посуда чермная, и шкурки соболей, и шубы горностаевые и песцовые, и платья из парчи, и кони резвые, с богато расшитыми сёдлами. Сама невеста на фоне всего этого великолепия казалась Ярославу маленькой, словно бы случайно попавшей на взрослый пир и свадьбу девочкой. Испуганно косила она по сторонам своими большими глазками цвета перезрелой черешни, то и дело поправляла на голове цветастый убрус. Беспомощная, жалкая, напоминала она Осмомыслу загнанную в капкан мышку. Воистину, мышка. И носик такой остренький, и над верхней губой пушок, как у подростка.
«Полюбит ли её Владимир? – с сомнением думал князь, тихо вздыхая. – Привяжет ли она его к себе, или так и будет беспутный Ольгин сын шастать по кабакам да по гулевым девкам?»
Почему-то жалко становилось ему эту девочку. Наверное, иного жениха была достойна дочь Святослава Черниговского. Впрочем, она далеко не красавица. Да и о чём теперь рассуждать? Вспомнил Ярослав, как сам он женился на Ольге. Неприятно становилось, тяжко на душе от воспоминаний тех.
«Что тут поделать? Всем нам, князьям, такая участь выпадает. Не тех к алтарю ведём, которых любим», – пронеслось в голове.
С трудом отбросив прочь невесёлые думы свои, поднял Осмомысл очередной кубок. Говорил о дружбе, о союзе Галича с Черниговом, о том, что все они, и галичане, и черниговцы – русичи, а стало быть, родичи, у всех единая молвь.
За дружбу пили охотно, вспоминали, как вместе Ярослав и нынешний властитель Черниговской земли ратоборствовали против Давидовича, как брали Киев, как стояли полки их под Вщижем и Вырью. Было о чём потолковать с посланными Святославом боярами. Но то после – пока же гремело в горницах веселье, в стороне оставались высокие помыслы и дела, и хотелось, пусть хоть ненадолго, отвлечься от нудных повседневных забот, от тревог и тягостных сомнений.
…Владимир пришёл к отцу вечером. Хмурый, угрюмый, он капризно кривил уста и с обидой выговаривал:
– И кого же ты мне, отче, высватал?! Уродину какую-то! Да она… Ничё в ей нету! Ни ума, ни красоты! Дура позлащённая! Одно, что черниговская княжна! Что, невесту добрую не судьба сыскать мне было?! Глебку уж я отругал, на глаза попадаться боится! А что Глебка?! Ты ить ему повелел! Святослав зато, верно, рад-радёшенек! Обхитрил, объегорил нас с тобою! Яко купец лукавый, толкнул за великую цену товар худой!
– Что мелешь?! – зло прикрикнул на него, не сдержавшись, Осмомысл. – Да я тебе лучшую во всей Руси княжну нашёл. Самый товар дорогой. И если ты, Владимир, правильно тем богатством, что мы с матерью тебе приобрели, распорядишься, то, поверь, многого в земной нашей жизни достичь сумеешь. Всё у тебя будет – и стол княжой добрый, и союзники сильные. Постарались родители твои, подумали о будущем твоём. Тесть твой отныне опорой тебе в любом деле станет. Ибо какой родитель дщерь свою не любит!
