Когда лошади в упряжке начали нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, нарушив плотную предрассветную тишину, Ирса виновато оглянулась через плечо и уже открыла рот, чтобы извиниться перед совсем юным возничим, но побоялась не справиться с голосом и откашлялась, прежде чем говорить.
– Прости, – прошептала она мальчику. – Не знаю, почему отец так задержался. Уверена, что он скоро вернется.
– Не беспокойтесь обо мне, госпожа. Я получаю достойную оплату. Но если вы желаете выбраться за пределы города до восхода, то нужно с минуты на минуту выезжать.
Ирса кивнула и поерзала в седле, отчего ее кобыла начала прядать ушами. Слова возницы всколыхнули неприятные мысли. Сердце болезненно сжалось.
Совсем скоро придется покинуть город, в котором прошло все детство. Город, в котором Ирса провела четырнадцать лет. Она погрузила в крытую повозку все самое ценное, едва замечая, что берет. Под покровом ночи они приехали к библиотеке.
Жизнь больше никогда не будет прежней.
Как ни странно, ничто больше не имело значения для Ирсы. Во всяком случае, пока.
Единственное, о чем она могла думать – и из-за чего сжималось сердце, а в горле стоял ком, – это Шахразада.
Невыносимая и упрямая старшая сестра.
Отважная и преданная подруга.
Несмотря на принятое решение больше не плакать, на глаза снова навернулись слезы. Ирса раздраженно вытерла и без того покрасневшие щеки тыльной стороной ладони.
– Что-то случилось, госпожа? – спросил возница сочувственным тоном.
Конечно же, что-то случилось. Но Шахразада особенно подчеркивала, что необходимо скрывать намерения от посторонних. Поэтому придется солгать.
– Нет, все в порядке. Не стоит беспокойства.
Мальчик кивнул и снова принял безразличную позу.
Ирса усилием воли переключилась на мысли о предстоящем путешествии. Дорога до Талекана, крепости семьи Тарика, займет, по меньшей мере, три дня. Девушка с легким недоумением покачала головой: после всего произошедшего только у Шахразады хватило бы дерзости отправить их к своему прежнему нареченному. Каждый раз, как Ирса находила время задуматься о Тарике и его семье, ее полудетские черты искажались от волнения…
И сожаления.
Она подавила тяжелый вздох и уставилась на поводья. Кобыла тряхнула гривой, когда порыв ветра пронесся по переулку.
– Почему отец так задерживается? – произнесла Ирса в пустоту.
Словно по сигналу, деревянная дверь бокового входа в библиотеку приотворилась, и укутанная в плащ фигура отца возникла в ночной тьме.
Он что-то держал в руках, прижимая к груди.
– Баба, с тобой все в порядке?
– Прости, дорогая, все хорошо. Теперь можно ехать, – пробормотал Джахандар. – Просто… Хотел убедиться, что все двери заперты.
– А что у тебя там? – поинтересовалась Ирса?
– Хм-м? – переспросил Джахандар, подходя к лошади и открывая седельную суму, чтобы убрать загадочный сверток.
– Что у тебя в руках?
– Ничего, так, всего лишь один из особенно дорогих мне фолиантов, – отмахнулся отец.
– Мы что, проделали такой путь ради книги?
– Не мог уехать без нее, дитя мое.
– Должно быть, этот фолиант был действительно особенным.
– Все они по-своему особенные, дорогая.
– И что это за книга?
Джахандар с превеликой осторожностью убрал древний, обтянутый кожей томик в седельную суму и, уже не заботясь об аккуратности, запрыгнул на лошадь. Затем сделал знак вознице трогаться.
Их маленькая процессия направилась к воротам, ведущим из города, по все еще сонным улочкам Рея.
