«Постарайся уйти до рассвета как можно дальше, это важно!» Сэла шла и шла, лишь мельком оглядывая прекрасные деревья, по сверкающим разноцветным камням перепрыгивала через ручьи. Солнце еще не вставало, но каждая травинка и каждый камешек здесь испускали свой собственный свет – неяркий, мягкий и чарующий.
Все ручьи впадали в большую реку, от которой Сэла старалась не удаляться, – это была Дана, которая днем растворялась в море, а ночью снова обретала русла и берега. Струи ручьев несли крупные, сияющие перламутром жемчужины, но Сэле даже в голову не приходило попытаться поймать их: здесь, как во сне, тает все, что пытаешься взять в руки. Увидеть то, что принадлежит Иному Миру, могут многие. Но лишь один человек из тысяч может взять и унести что-то отсюда.
Ей встречались кони, мирные, свободные, то с голубой, то с красной шкурой, и все они с таким живым осмысленным любопытством смотрели на нее своими голубыми, зелеными, фиолетовыми глазами, словно ожидали только случая, чтобы заговорить с ней. Но Сэла кивала им и продолжала идти. У нее не было времени для разговоров.
Черный камень, зажатый в руке, по мере пути становился все тяжелее. Нити, протянутые между ним и Аблах-Брегом, натягивались все туже, но не рвались, а затрудняли ее движение вперед. Ведь она уже ушла с острова Туаль, она уже не принадлежала ему, и остров, лишенный своего истинного сердца, умирал где-то позади. Его страдание катилось вслед Сэле, и ощущение этого тяжкого глухого мучения так не шло к той чарующей красоте, которая ее окружала! Сэла с беспокойством ощущала увеличивающуюся тяжесть камня, и это тоже заставляло ее прибавлять шаг. Уйти как можно дальше было ее главной мыслью, главным стремлением. Мельком оглядывая сияющие серебром рощи, диковинные, огромные цветы под ногами, коней и птиц, она запрещала себя увлекаться. Известно, чем кончается неумеренное любование красотами иного мира.
Вдруг по траве побежали золотые полосы. Сэла в испуге оглянулась: над лугами вставало солнце. Его край выглядывал из-за рощи, и в свете его лучей роща сверкала так, что смотреть было невозможно. Сэла зажмурилась, но продолжала идти, снова ускоряя шаг. Она шла вслепую, чувствуя, как трава, по которой она ступает, делается все мягче и мягче, как постепенно она начинает покачиваться, приподниматься и проминаться под ногами.
Приоткрыв глаза, Сэла увидела то же самое, что видела ночью после Праздника Птиц: широкое пространство было залито золотистым солнечным светом, и по мере того как он таял, видения трав и деревьев бледнели, а из-под них проступало море. Зеленый цвет сменялся серо-голубым, сам переход был так красив, что Сэла залюбовалась, не переставая идти. Но вот зеленый цвет утонул и растаял.
Равнины не было. Реки тоже не было. Перед ней расстилалось море. Сэла не решалась оглянуться, понимая, что ушла далеко от берега и что это хорошо. Она старалась не думать о том, как ей удается идти по волнам. Каждый раз, когда она наступала, вода уплотнялась и держала ее, только слегка прогибалась. Но, уже отрывая ногу от поверхности, Сэла слышала хлюпанье жидкости и ощущала, как брызги летят на ее ноги и подол.
Перед ней вдруг встала Сольвейг – такая же невысокая, легкая, светловолосая, точно иномирное отражение ее самой. Сэле стало легче – и только теперь она ощутила, какой тяжестью лежало на ней изумление и подавляемый страх.
