На рукояти была выбита голова Мирового Змея, оскалившегося во всю пасть. Император не знал этого символа, ибо род, носящий этот герб давно канул в историю.
– Чего ты хочешь? Пост министра? Земли? Офицерский чин?
– Жить, твоя светлость, – улыбка Гудвина отдавала печалью. – Жить и творить, не более. Знаешь, я шахматы не люблю. Да и не умею в них особо. С детства в домино да карты играть приучен. Э-эх!
Тонкая ладонь, сжатая в кулак, «достойная доброго пианиста» – промелькнуло в голове Императора, поднялась вверх и с грохотом обрушилась на доску, отправив половину фигур прочь с игрового поля.
Те посыпались на пол оглушающим каскадом. Посреди доски оказалась кость домино. Пусто три.
Причём пусто было обращено в сторону Высочества. Из рукава посыпались новые кости. Три кости шесть пусто, и шестёрки смотрели вслед за тройкой. Двадцать одна точка смотрела на Гудвина.
– Очко, друг мой, – писатель улыбнулся на вдохе, словно хотел подсушить желтеющие зубы. – Ты проиграл мне абонемент в столичный бордель.
Из дворца Гудвин вышел словно кот, евший с хозяйского стола. В руках его блестела колода карт, выпущенная по случаю шестидесятого дня рождения Его Высочества.
Отдельно, между указательным и среднем пальцами был зажат золотой туз, рубашка коего была исписана рукой виновника недавнего торжества и отмечена его же печатью – схематичным изображением фигурки короля красным цветом.
Послышались крики: "Его Высочество застрелился! Его Высочество застрелился!"
Победитель упрятал карты в карман пиджака, который, к слову, был велик на пару размеров.
Не желая смущать дворян, стражу и снующую вокруг прислугу, он вновь изобразил каменное лицо, мельком глянул на флюгер, принадлежавший самому крупному в столице борделю и ускорил шаг.
Золотая балерина, застывшая в сложном пируэте, провожала немца похотливой улыбкой.
– Чёрная ночь, – вполголоса запел Гудвин. – Меня ждёт прекрасная ночь.
Глухие ритмичные удары отсчитывали только им известный срок. Сколько ещё, прежде чем ворота упадут внутрь замка, придавив дубовыми воротинами тех, кто подпирает ворота?
Гремели ружья, ко входу стекались отряды столичной армии. Жанна только-только оправилась от смерти отца, но вот теперь на замок обрушилась орда нежити, и ей пришлось руководить обороной.
Орда казалась стихийной, но не бывает Столько нежити в спонтанной орде без некроманта, этого просто не может быть.
Жанна велела накипятить масла прямо на крышах домов. Когда нежить ворвётся в крепость, кипящая жижа обрушится на тварей, а стрельцы, стоящие на верху улицы, ударят залпом каменных пуль в панировке из искрящих металлов, поджигая нежить. Это значительно повысит шансы на победу в обороне замка.
Императрица сама взялась за огроменное ружьё с барабанным механизмом на четыре патрона и возглавила стрельцов. Уперев ствол в массивный стрелецкий топор, она держала ворота на прицеле вместе с ними.
К воротам вышел двухметровый тощий парень. Белая кожа лица его сливалась с длинными волосами. Парень шёл, словно битва его вовсе не касалась. Словно на прогулке тёплым летним вечером, как бы раздумывая, с кем из своих пассий скоротать вечерок. Чёрный плащ шатался влево-вправо в такт шагам.
– Йорун? – он повернул голову на голос. Красные налитые кровью глаза скосились на Жанну. С раннего детства она побаивалась этого двухметрового человека с белокаменным лицом. Ей всегда казалось, что Йорун либо недолюбливает её, либо так же относится ко всем, и было непонятно, отчего покойный Император питал к этому странному человеку чуть ли не безоговорочное доверие. Собственно только в память об отце она и не стала выгонять его из замка.
