Директор смотрела проницательно; от её взгляда Валентина совсем растерялась, не зная, что ответить, и пожалела о своих необдуманно вырвавшихся словах, когда минуту назад сказала, что посоветуется с мужем. По жёсткому тону Тамары Игнатьевны она без труда поняла, что директор, видно, ждала от неё вполне обдуманного решения, мол, обязательно возьмёт Юлю к себе. Но к такому ответу Валентина была пока не готова и сказала:
– Я обещаю, что буду приходить к ней часто, а когда договорюсь с мужем…
– А если он не даст вам согласия, скоро перестанете навещать, привыкнете к мысли, что сестра присмотрена. Вам может показаться, что я жестока и несправедлива к вам. Но это обманчивое впечатление. Видите ли, у нас есть дети, от которых отказались то ли родственники, то ли непутёвые мамочки: вот они после долгого отсутствия вдруг объявятся – пообещают им приходить, а сами вскоре про них забывают и больше не приходят, а ведь дети их ждут, а не дождавшись, начинают убегать на их поиски… У Юли же совсем другая ситуация: о своих родителях она абсолютно ничего не знает. У нас она уже почти три года. Поначалу мы не могли от неё добиться ни слова: такая была стеснительная, молчаливая. Так что, прежде чем принять решение, подумайте хорошо, – сказала назидательно директор.
– Да, да, мне всё понятно, – быстро согласилась Валентина. – А что, разве нельзя девочку приучать понемногу к тому, что у неё нашлась сестра? – удивлённо протянула она.
– Простите, предположим, я это объясню ей, а дальше что? – почти раздражённо вопросила Тамара Игнатьевна, осуждающе поглядев на Валентину. Но потом вдруг встала из-за стола, быстро прошлась по кабинету, непроизвольно взглянула на портрет Макаренко, висевший высоко на стене напротив стола, словно он должен был подсказать ей верное решение, докончила мысль: – Дрессировать можно только собак и кошек, а приучать детей к чему-то несбыточному – опасно…
– Ой, извините, – Валентина тоже поднялась, – а что же тогда делать, выход-то должен быть? Посоветуйте. – Растерянно попросила она, не находя больше подходящих слов. Ведь не могла же она прямо заявить, что завтра же непременно заберёт девочку к себе. Уже и без того директор, наверное, считает, что вот она нашла сестру, а сама и не думает забирать её из детдома.
– Ну, что я вам могу посоветовать? – в досаде произнесла Тамара Игнатьевна. – За вас я не могу решать – поговорите с мужем, если он поймёт вас, приходите! Но знайте: просто так мы не разрешаем вам являться и напрасно бередить душу ребёнка! Я уже говорила, что у нас дети самых разных судеб: у кого-то родители лишены своих прав, у кого-то по болезни не в состоянии содержать. В редких случаях мы разрешаем и навещать, и брать детей домой. Но у Юли совершенно никого нет, о чём она знает, и вдруг вот вы! Вдумайтесь: какое чувство предстоит ей пережить в связи с вашим появлением? – она жалостливо посмотрела.
– Да не может того быть. Мне наоборот кажется, что сестре она обрадуется! – несколько удивлённо и робко возразила Валентина, испытывая при этом глубокое чувство стыда и унижения оттого, что ей дают понять: с такими незрелыми рассуждениями, тут ей больше нечего делать.
– Нет, я вам повторяю – девочка испытает сильное смятение, быть может, потрясение, полное недоумения: почему, зачем её бросили? И потом вас же будет упрекать в том, что вы так долго к ней не появлялись. Ведь они всегда кого-то ждут, надеются, что кто-то опомнится и придёт за ними или просто чужие люди удочерят или усыновят. Но такие чудеса в их жизни бывают крайне редко…
