– Мертвые не ходят, – успокаивал стариков успевший разбогатеть фермер.
– Вон к Агафье, постучался муж, а уж лет двадцать как замерз в сугробе. Жалился: собаки кресты отметили, коровы тревожат мертвецов. Не гоже так. Вот придут к тебе – узнаешь, ходят или нет.
Ночью фермер услышал в сенях тяжелые шаги.
– Это дед твой Пахом, – послышался глухой голос, – когда ты, сукин сын, оградку поставишь на кладбище, все себе и себе. Смотри у меня.
На другой день стучали топоры и звенели пилы на погосте, который к вечеру огородили. Больше других старался фермер, сбивая штакетник дрожащими руками. Вместе с ним работали старшеклассники, разыгравшие его так удачно.
А дед, кажется, ухмылялся с могильной фотографии.
Как-то я встретил фермера у кабинета психиатра.
– Покойники шьют дело, – шепнул мне, – говорят: земляков обманул, присвоил их земельные доли. И за аренду только десять процентов плачу.
– Ты так психиатру не говори, заметут еще в психушку.
– Что же делать? – смотрел на меня как на последнюю надежду.
Попросил его рассказать о своих невзгодах и печалях поподробнее.
– Под Рождество приходили трое в саванах, с косами. Попил, говорят, кровушки народной, обобрал всех. Если не составлю справедливые договора с пайщиками, не построю часовню у кладбища и не положу по селу асфальт, дело будет у прокурора. Сам туда с повинной побегу, – фермер действительно верил во всю эту чепуху. Надо было его спасать. Переборщили селяне, скорее всего опять ученики. Но в чем – то они правы. Надо всех примирить благими делами.
– Тебе трудно проложить по улице асфальт? – спрашиваю.
– Конечно, нет.
– А часовенку построить?
– Еще легче.
– А больше людям, твоим же односельчанам, за арендуемую землю платить?
– Нет вопросов.
– Так в чем же дело? Начинай, а я с душами умерших договорюсь.
– Сможешь?
– Нет вопросов.
– Верю тебе, а сделаешь так, чтобы они больше ко мне не приставали?
– Еще легче.
Дня через два приехал я в школу к старшеклассникам.
– Ребята, – говорю, – человек с ума сойти может, очень уж впечатлительный. Где милосердие?
Договорились: с этого дня ни одного розыгрыша не будет.
А асфальт в селе и часовенка у кладбища появились. Повысил арендную плату за землю фермер. И все стали жить спокойно и мирно.
Я в этой истории прибавил только часовенку у кладбища. Так захотелось.
Слесарь-электрик Михалыч перерыл все старые ящики, чтобы найти нужную гайку. В слесарке чего только не было, многие годы из нее ничего не выбрасывали. Попадались детали даже от «овечек» – это такие маленькие паровозы с большими – большими трубами.
Но подобного Михалыч никак не ожидал: под пылью одного ящика он отковырнул… копейку – думал поначалу шайба. Почистил ее и застыл в недоумении: 1853 год.
Как такое может быть? Ершову всего 115 лет. В то время в степи на его месте только сайгаки бегали. Копейка была старше города на сорок лет…
Размышляя о находке, еще больше запутался слесарь. Ящику никак не может быть полтора века, он типовой, стандартный, да и люди столько не живут. Много десятилетий прошло после революции, когда сменились деньги. До сих пор не может отгадать загадку старый железнодорожник.
Еще была одна памятная находка у Михалыча. Бочку водки откопал он в тине старой балки, где вода жарким летом всегда высыхала.
Поехал тогда на рыбалку на пруд Пьяный. Просыпалось подрумяненное зарей утро. В сухой балке фиолетовые тени были гуще. Поэтому несколько раз ударил детской лопаточкой по твердому предмету, прежде чем увидел обод то ли бочки, то ли колеса.
