Народ всё же хотел знать правду, позвали царицу Марфу и спросили её: «Сын ли это твой?»
– Что ж теперь спрашивать, коли он мёртв?
Однако её заставили ответить. И она призналась, что это самозванец, а признавала она его под страхом смерти.
Вот так и закончилась история Самозванца.
А послушался бы он меня, и вся история России пошла бы по иному пути. Неглупый был человек и удачливый. Да сколько их, неглупых, пропало из-за головокружения от успехов.
Как говорил один мой знакомый: «Политика – это искусство возможного». Тоже болтун был. Однако время другое уже было, потому и жив остался, а ведь тоже перестал умных людей слушаться и трона своего лишился. Всё от того же, в какой-то момент человек, взошедший на вершину власти, богатства, славы, не хочет слышать о себе ничего плохого, а воспринимает только лесть. Она-то его и губит. Ещё один мой хороший знакомый, писатель, говорил: «Человек – есть дробь, в числителе то, что он есть, в знаменателе – то, что он о себе думает».
Этот человек всё понимал, но и он, к сожалению, плохо кончил. Умер на станции Астахово.
Но это уже совсем другая история.
Иван Грозный был, конечно, суровый человек. Детство у него тяжёлое было. И юмор у него, у Грозного, был какой-то своеобразный. Чёрный какой-то юмор.
Ездил на коляске и верхом с такой скоростью, что сбивал людей на дорогах и радовался. Собьёт и хохочет.
Иногда кошек и собак сбрасывал с высоты и тоже смеялся. Я же говорю – чёрный юмор с детства. А уж как взрослым стал, так вообще посмурнел. И то правда, семь жён имел, не до юмора ему было. Это не каждый вынесет.
А был у нас шут, жутко смешной. Выйдет перед столами на пиру и давай выступать, такое иной раз загибал, что все животики надрывали, до слёз доводил. Сам маленький, с такими ужимками. Лицо такое сделает, глазками поморгает, и уже смешно. И вот он однажды, не было царя за столом, и он, этот шут, выскочил, как чёрт из табакерки. Чего-то болтал, болтал, потом вдруг историю такую начал талдычить, дескать, намедни раков продавали по пять целковых, но больших, а нонеча по три, но маленьких.
Вначале никто на его слова не реагировал. Ишь, невидаль, надысь по пять, а нонеча по три! Ну, и что тут такого? Но когда он то раз пять повторил, почему-то смешно стало. А где-то на десятый раз все со смеху поумирали. То ли он говорил так смешно, то ли действительно смешно. Одним словом – укатайка.
А на другой день пир уже с царем был. Ели, пили, веселились. И вдруг ни с того ни с сего сынишка царев на весь стол кричит: «Батюшка-царь, вы слыхали, намедни раков продавали по пять, но больших, а нонеча маленьких, но по три. И все вокруг давай хохотать. Разинули хохотальники и надрываются.
Один царь сидит, смотрит на них, серьёзно смотрит. А они слезами умываются, умирают и повторяют «вчера по пять, а сегодня по три».
Честно говоря, я и сам не очень-то понимал, почему это смешно. Но смешно, потому что мы все эту физиономию шута себе представляли, а он-то, Грозный, он только нас видит и понять не может, что происходит.
Он, царь, насупился и говорит: «А в чём здесь юмор?»
Сынишка ему, конечно, объяснять стал. Дескать, надысь по пять были, но большие, а нонеча маленькие, но уже по три. И все опять захохотали. Жутко смешная ситуация, а царь опять понять не может, что за история такая дурацкая. Все вокруг со смеху помирают, а он вроде как в дураках. Он как звезданет жезлом по полу! Все тут же стихли. Он сынишку выводит в соседнюю комнату:
