Юный служитель - страница 6

Напряжённые дни последовали за призывом в Трамс, и Гэвин с трудом заставлял себя читать проповеди, в то время как ему всегда было что рассказать матери о ткацком городке, в который они собирались, или о том, что особняк или мебель, которая была перенесена в него, переданная ушедшим в отставку служителем. Маленькая комната, которая стала настолько родной, что казалась членом семьи, которого пришлось раздеть, а также многое из её содержимого было продано. Среди того, что было привезено в Трамс была маленькая тетрадка, в которой Маргарет пыталась втайне от Гэвина учиться грамоте, считая себя не слишком достойной особняка.

Однажды сын случайно обнаружил тетрадку, заполненную упражнениями по спряжению: «Я есть, ты есть, он есть» и тому подобным, многократно исписанную дрожащей рукой. Гэвин обнял мать, когда застал за этим занятием. Сейчас эта тетрадь в моем столе и останется у моей служанки после моей смерти.

– Гэвин, Гэвин, – много раз говорила Маргарет в те последние дни в Глазго, – подумать только, что всё это сбылось! Пусть последним словом, которое ты скажешь в доме, будет молитва благодарности, – прошептала она ему, когда они в последний раз взглянули на старый дом.

В пустой комнате, которую они называли домом, юный служитель и его мать опустились на колени, но, как оказалось произошло нечто, не обратившее их последнего слова к Богу.

– Гэвин, – прошептала Маргарет, когда он взял ее за руку, – Как полагаешь, этот чепец мне идёт?

Первое, что поразило Маргарет в Трамсе, так это запах ручейников. Нынче городок больше не пахнет ручейниками, но запах его можно почувствовать даже сейчас, когда проезжаешь мимо старых домов, где в окошках до сих пор покачиваются занавески, как огромный маятник-призрак. Для меня это домашний запах, который я вдыхаю, но для Маргарет он был столь же дик, как и сами ткачи, которые смотрели на них с Гэвином в своих цветных ночных колпаках и вельветовых шортах, расшитых нитками. Юный служитель пытался выглядеть суровым и старым, но его взгляд выдавал лишь двадцать один год жизни.

– Посмотрите, матушка, на этот белый домик с зелёной крышей. Это и есть наш особняк.

Особняк стоял на возвышении, пристально вглядываясь в городок. Каждое заднее окно в тенаментах4 освещено им, поэтому задняя часть тенаментов всегда выглядит лучше передней. Первым стоял дом Джейми Дона, прожившего всю свою жизнь жалким холостяком, ожидая, что женщины сами сделают предложение, он держал хорьков, а ещё здесь повесился Битти, найдя новую верёвку среди бельевых, когда порвалась его первая, такова была решимость. Впереди Сандерс Гилрут открыто хвастался на холме (на той вершине в округе Ваймат, округа Кентербери, в прибрежье реки Дон5), что, заняв место в двух церквях, он может лечь в постель в Седьмой день и получить признание того, что побывал в той или иной церкви. (Гэвин быстро расправился с ним.) Для правоверных особняк старой шотландской церкви был семейной Библией, всегда открытой для них, но Битти говорил больше, чем он сам, когда он сказал:

– Чёрт побери этот особняк! Никогда не ругаюсь, но выглядит он осуждающе.

Особняк возвышался над городом с северо-восточной стороны, и до него можно добраться по широкой прямой дороге, которая через мгновение после того, как покинете Трамс, приведёт прямо к дому священника. Дорога настолько неровная, что, чтобы донести до дома священника кувшин с водой, не расплескав его, нужно быть в высшей степени искусным в чём-то одном из этого. Запряжённая телега, подпрыгивала, пойманной в сачок форелью. Напротив проёма в садовой ограде дома священника, где уже давно собирались поставить ворота, в ярде друг от друга лежали два валуна, приготовленные на зиму, когда тропу затапливало жёлтой водой, и это был единственный мост к дамбе, по которой священник ходил в церковь.