Коли уж зашла речь о дяде Васе, вспомнилась ещё одна рассказанная им история. Вспомнилась не просто так, а в связи с посещением после длительного перерыва бывшей Ленинской, а ныне Российской государственной библиотеки, которую, впрочем, иначе как Ленинкой никто по-прежнему и не называет. Как инвалид войны он имел льготы, в частности, мог покупать мотоциклы с коляской без очереди, что и делал по просьбам родственников и земляков. Для этого он ездил в Москву. Будучи от природы любопытным, что вообще свойственно переселенцам-кунгурякам, он не довольствовался банальным актом покупки, а пытался пользуясь случаем вникнуть в суть страны, где жил, поглубже. Однажды он задумался над тем, где рождается вся глупость, спускаемая «сверху». Не без оснований он предположил, что к этому могли быть причастны библиотеки, и заявился в Ленинку – взглянуть. Там долго не могли понять, кто он такой и что, собственно, хочет. В конце концов его мандаты и первобытная непосредственность убедили персонал в безвредности просьбы, после чего его в сопровождении сотрудника провели в Первый зал, куда допускались лишь академики, профессора и прочие «доценты с кандидатами». Куда, собственно, и мне был выписан билет пару недель назад – с былых лет там почти ничего не изменилось, разве что появились компьютеры. Передам впечатления дяди Васи прямой речью:
– Ты понимаешь, Тимка, там огромный зал, как на вокзале! У каждого – отдельный стол с зелёным сукном и своя лампа! Все читают и что-то пишут. Это сколько же глупости можно написать при таком количестве!
Не могу не отметить, что лампы по-прежнему над каждым столом, причём те же самые – зал исторический. А к написанию «глупости» я и сам оказался причастен…
Рис. 41. Улица в Калмаше. Фото 2012 года
Когда Иксановы переехали, в этом доме поселились Валеевы. Валеев был большим начальником – заведовал ОРСом, и ещё у него были две дочери примерно нашего возраста. Имён их не помню, но их присутствие волновало… Отец имел соответственно занимаемому посту солидную фигуру и спустя несколько лет внезапно скончался – как говорили, в бане. Мать с дочерьми уехала в Урмантау (русские его называли Урамантав). Когда мы летом то ли после пятого, то ли после шестого класса ходили туда вдоль Юрюзани в поход, я их там встретил. Это были уже барышни, а я пацан, и говорить нам оказалось не о чём. Кто жил в этом доме позже, уже не помню, потому что мы вскоре перебрались в Бурцовку.
В следующем доме жили Бакеевы. У них было три сына. Старшего, он был старше меня года на 4, звали Гим, среднего – Рим, а младшего, который был даже младше меня, Рашит. Гим научил меня ловить настоящую рыбу. Рима я помню плохо, а вот Рашит запомнился. Он болел рахитом и не мог ходить. Ему сшили штаны, подбитые на заднице кожей, и он научился перемещаться сидя, переваливаясь с боку на бок, с невероятной для такого способа скоростью. Разумеется, ему тут же придумали дразнилку:
– Рашит, жопа тарашит.
Он привык и не обижался, а когда не обижаются, то и дразнить смысла нет.
Последним в улице стоял крошечный домик в одно окошко. В него помещалась, потому что жильём это можно было назвать лишь условно, сухонькая старушка. Настоящего имени её никто не знал, а звали её все Синошей. Она смотрела всегда хитровато, говорила вроде бы по-русски, но понять её было почти невозможно. Как я уже позже понял, там вообще коренное население говорило на своём диалекте. Я-то вырос на русском литературном, а тут и слова были незнакомые, и выговор. Синоша была не прочь выпить и приставала ко всем со словами:
