Олег Ярков
МАЛЕЧКИНО. ВОЛОГОДСКАЯ ОБЛАСТЬ.
– Ну, Виктор Лукич, ну, миленький! Ну, помогите же нам!
– Нет! Я не хочу об этом даже говорить!
– Ну, как же «не хочу»? Что же, мне теперь с дочерью пропадать? Ведь прибьёт он нас! Не сегодня – завтра, но прибьёт. Нам, ведь теперь, что в петлю, что домой! Виктор Лукич, сделайте в последний раз, пожалуйста!
– Вы сами понимаете, о чём просите? Не можете мужика укротить в две женские силы? Нет, даже не просите!
– Так кто же знал, что этот охламон таким станет? Мы же думали….
– Думали? Когда именно? В первый раз думали, когда пришли просить, чтобы зятя вашего покорчило, и он перестал пить? Или тогда, когда вот тут обе ревели и умоляли снова поставить его на ноги? Теперь вы приходите в третий раз и вам снова не так! Он получил выздоровление и перестал пить. Что же, вам, неймётся, а?
– Так, ведь, Виктор Лукич, пить-то он бросил, так гонять нас стал уже двоих! Пусть он снова в паралич впадёт, или пить станет. Когда пил, хоть реже буянил. Теперь-то, Виктор Лукич, он постоянно трезвый и спуску нам не даёт ни днём, ни… никогда не даёт. Чуть что не по его, так мы с Валькой летим в подпол. Ведь зашибёт он кого-то из нас, Виктор Лукич, миленький!
– Вы, женщины, не понимаете, о чём и где просите! Сидите перед иконами, ещё, вон, и астральный портал открыт, куда….
– Да ляд с ним, с вашим порталом! Валька, хватит реветь! Ступай-ка, на дворе походи малость! Давай-давай!
Валентина сложила цветастый носовой платок, втиснула его под ремешок для часов и, печально поглядев на мать, поднялась со стула.
– Так я, пожалуй, пойду? – С притворной кротостью в голосе проворковала она и, сбив при развороте стул своим могучим бедром, направилась к выходу.
Пожилая женщина, дождавшись ухода дочери, заговорила снова.
– Совсем девка извелась! И за что она любит этого охламона? Виктор Лукич, помогай, а? Я всё понимаю, иконы, там, порталы всякие – это для таких дурочек, как моя Валька. Я поэтому и выйти ей велела, что на язык она слаба, разметёт по ветру – потом не соберёшь. Виктор Лукич, голуба моя, давай договариваться! Я ведь знаю, что Прокопенчиха своего ирода с твоей помощью похоронила. Я это знаю и полностью тебя понимаю! Редкой гадостности был её мужик. Ольге Воронцовой ты тоже помог мужа образумить. И помог ведь безо всяких астралов… или как они у тебя зовутся? Сделай, голуба, сделай двум слабым женщинам облегчение. И, по правде говоря, мне всё едино, что ты сделаешь. Хоть вдовой Вальку делай, но только делай. Я денег дам, сколько скажешь.
– Я даже и не знаю, что ответить. Могут наступить непоправимые последствия для моей кармы.
– Лукич, сколько?
– Мне, даже, сложно….
– Сколько?
– Пятьсот долларов. Сейчас.
– У меня с собой столько нет.
– Тогда… вы понимаете, мне необходимо купить кое-что для проведения ритуала, очистить дом, да и самому….
– Считай, сколько здесь? – Женщина вытащила из лифчика тряпицу и, немного повозившись с узелком, достала денежные купюры разного достоинства, которые согревались жаром её материнского сердца.
Виктор Лукич пересчитал наличность, жестом профессионального картёжника сложил их в стопку и, помолчав несколько секунд, сказал.
– Ещё столько же.
– К пяти часам принесу. Только, Лукич, сам понимаешь, наверняка, чтобы было.
Женщина поднялась не по годам проворно и подошла к двери. Взялась за ручку и, как будто что-то припомнив, повернулась породистым телом к экстрасенсу. Она подняла руку ко лбу, приготовившись осенить себя крестным знамением, но увидев строгий взгляд Виктора Лукича, быстро передумала.
