– А, ну да, ну да… до вечера, – скороговоркой произнесла она и вышла вон из комнаты.
Панно с иконостасом, находившееся позади стола, за которым сидел Виктор Лукич, отодвинулось, и в комнату вошла женщина лет тридцати пяти в лёгком сарафане с тонкими бретельками. Модная, в их населённом пункте коричневато-грязная краска с разводами, в эти мгновения изменявшая цвет её волос с однотонного на курино-рябой, местами покрывала лоб и щёки, заметно видоизменяя линию, по которой волосы граничат с просто кожей. На волосяной покров головы был надет пластиковый пакет с броской надписью – «СЕЛЬПО – Магазин для ВАС».
– Покрасилась? Опять?
– И что? Не нравится?
– Пакет? Не нравится.
– Какой пакет? Мой цвет тебе нравится?
– Его через пакет не видно.
– Тебе не угодишь. Чего Марьины приходили? Опять из-за своего Кольки?
– Из-за Кольки.
– И что на этот раз?
– Хотят, чтобы я его образумил. Он перестал пить и начал с удвоенной силой гонять жену и тёщу.
– Так образумь.
– Как?
– Это ты тут экстрасенс, ты и придумай.
– Легко сказать! Когда Колька лихо запил, эти две дуры пришли его отлечить до любого состояния. Валька, жена евоная, говорит, что пусть, мол, паралич его, заразу, стукнет. Я им что-то дал и чего-то наговорил в надежде, что они будут ко мне ходить для его астрального лечения. А этот балбес, Колька, на третий день и сковырнулся! То ли сам допился, то ли ему действительно дали ту гадость, что я всучил – не пойму. Да и не спрашивать же об этом, сама понимаешь. Колька пролежал пластом почти два месяца. Ходил под себя, ел через раз, только, говорят, глазами зло зыркал. Приходят эти две клуши снова, и опять за своё – мол, помоги, Лукич, поставь на ноги, нет сил с параличным возиться. Я им цену залупил такую, что можно было бы генсека вылечить! Так они принесли деньги, представь? Я опять им что-то дал….
– Что именно дал?
– Без понятия. На что в столе рука натолкнулась, то и дал. И, понимаешь, какая невезуха мне с этими Марьиными – я же прикидываю, что они ко мне раз пять ходить будут, и платить станут за каждый сеанс, а этот урод, Колька ихний, на следующий же день своими ногами пошёл, скотина такая! Так, мало того, он, гнус болотный, пить перестал, понимаешь? То есть, от него, для меня, нет никакой лечебной перспективы!
– Так он бросил пить и стал своих баб гонять?
– Узнал, наверное, что они через зелье его спарализовали, только не знает, пока, у кого они прикупили это зелье. Одним словом, Колька своих баб с трезвой головой тиранит. Вот они и припёрлись, чтобы я его обратно уложил. И, если можно, то поглубже.
– Ну, и дай ему, что-нибудь для глубины.
– Что дать? Если бы я хоть что-то понимал в том, что ему давал и что с ним от этого происходило. Да-ай…. Я ему дам, а он, вдруг, возьмёт, да и поумнеет, ещё и меня прибьёт, вместо своих толстожопых кур. Да-ай! Тебе бы только «дай»!
– Тогда не давай.
– Ты от своей краски совсем поглупела? Я ведь делаю что-то, только ради того, чтобы они приходили, понимаешь? При-хо-ди-ли! А не для того, чтобы с первого раза получалось! Даже для меня не понятно, как получалось. И аванс я уже взял.
– Короче, не морочь мне голову! Как я покрасилась?
– Через пакет не видно. Хочешь, так в пакете и ходи. Сельпо, твою мать! Ты понимаешь, что я даже примерно не могу сказать, что случиться с Колькой, когда я дам им очередное зелье? А вдруг он просто облысеет? Тогда….
