– Я живу тут неподалеку, – сказал Маттиас. – Странно, что мы раньше не встречались. Однако вы куда-то собирались, когда я застиг вас у двери и помешал вашим планам…
– Пустяки, – успокоил его Герд. – Я собирался сходить за газетой. Не хотите бокал вина? Или лучше кофе? К сожалению, моей жены, Ортруд, нет дома, она помогает на благотворительном базаре или, выражаясь более благородно, участвует в благотворительном проекте.
Пока Герд ходил за вином, Маттиас с любопытством разглядывал обстановку. Хозяева превратили весь этаж в одно большое пространство без стен. Слева устроили мини-кухню, справа расположили библиотеку. Вид на улицу омрачало больное дерево, зато на противоположной стороне был встроен, по-видимому в более позднее время, потрясающий зимний сад, сквозь который просматривалась светлая зелень запущенного уличного сада. Повсюду были развешаны картины одного и того же художника.
– Томи Унгерер, – поспешил пояснить Герд, откупоривая бутылку, – мой самый любимый график. Я собираю его цветные литографии много лет и считаю его самым гениальным и остроумным рисовальщиком нашего столетия. Но к делу! Сейчас я покажу вам дневники моей матери, а главное – то, что я в них недавно обнаружил.
Маттиас прочитал те несколько записей, на основании которых Герд пришел к своим умозаключениям. Помимо дневника, взглянул и на фотографию их общего отца, которую Эллен уже видела. Лицо человека на ней Маттиасу тоже показалось знакомым. После всего этого сомневаться едва ли было возможно. Сводные братья чокнулись и перешли на «ты».
– Моя мать в молодости была крутой телкой, – рассказал Герд. – Вполне возможно, что она познакомилась с твоим, лучше сказать с нашим, отцом на репетиции хора. Как думаешь, стоит пройти генетический анализ, несмотря на то что факты однозначно говорят за?
– На всякий случай, – заверил Маттиас. – Все надо делать основательно. Иначе мои недоверчивые братья и сестры нам не поверят. Но расскажи, наконец, о себе, о юных годах, о семье!
Сводный брат не смог вспомнить ничего, что омрачало бы его детство. Человек, которого он считал своим отцом, был на десять лет старше матери. Он был любящим и тихим. От него Герду достался и дом, и знаменитая фамилия: родоначальником семьи считался Иммануэль Дорнфельд, именем которого окрестили сорт винограда. Родители, вероятно, хотели больше детей, но так получилось, что он стал их единственным ребенком. Изредка у Герда появлялось ощущение, что с его происхождением не все однозначно. Дедушка и бабушка с отцовской стороны не раз давали понять, что он пошел не в родню, и что это, мол, неудивительно. Но только сейчас ему стал понятен смысл тех обидных слов. Школа, учеба в институте, профессия, женитьба, двое детей – все это в жизни Герда случилось своим чередом. Маттиасу ровным счетом не к чему было прицепиться. Сводный брат, моложе его на десять лет, понравился ему с первого раза, причем он нравился даже больше, чем остальные братья и сестры.
– Сожалею, – признался Герд, – что свалился как снег на голову и огорошил твою сестру. Но я и сам находился в крайнем возбуждении, когда узнал имя и адрес своего предполагаемого отца. Если бы я повел себя более осмотрительно, то Эллен, возможно, отреагировала бы на меня лучше. У нее были все основания отнестись ко мне со всем здравым скепсисом. Еще немного – и она бы меня вышвырнула.
