Так рассуждала Маруся, шагая по тропинке. Лесные дорожки то сходились, то расходились в разные стороны, переплетаясь между собой, местами пересекаемые звериными тропами. У каждого в лесу был свой путь. Между тем, за своими рассуждениями, она подошла к знакомой развилке, где тропинка делилась на две части. Одна тропка уходила вправо, другая вела влево. Между расходящимися в разные стороны тропинками лежал огромный камень, на котором ничего не было написано. Та тропинка, что вела вправо, была довольно нахожена, и Маруся знала, что ей надо бы идти туда, другая же, которая вела влево, почти вся поросла травой и была уже мало заметна.
– Давненько я что-то налево не ходила,– задумалась Маруся, – пойти, что ли, прогуляться ненадолго? Старых знакомых проведаю. Может ещё не уехали? Хотя по времени пора бы уже. Ну хоть знакомые места посмотрю, а то, когда ещё соберусь? Я быстренько, туда и обратно…
Долго шла девочка по лесной тропинке (почему-то в памяти ей эта дорога всегда казалась намного ближе) и вышла, наконец, на знакомую поляну, на которой с давних пор стоял заросший высокой травой танк, к которому с разных сторон сходилось несколько натоптанных в зарослях травы тропинок. Он и сейчас был на том же самом месте, что и когда-то. Возвышаясь башней над высокой травой, с «тяжёлой» от времени краской, он выглядел добротно и внушительно. Изловчившись, опираясь ногой на колесо-каток, Маруся залезла на нагретую солнцем броню и постучала вкрасовавшийся на лобовом листе танка люк: Бум! Бум! Бум!
– Тук-тук-тук. Есть кто дома? – спросила девочка, в надежде, что её услышат, но было глухо.
– Гав! Гав! – вдруг раздалось в ответ – танк чревовещал.
– Так-так… Ну а кто-нибудь из взрослых есть?
Бум! Бум! Бум! – девочка постучала ещё раз, и этот звук кажется эхом отозвался в недрах стальной громады. В этот момент на броне откинулся люк механика-водителя и от туда показалась голова в чёрном шлемофоне:
– Чего тебе? – недовольно и несколько грубовато спросила голова, упершись твёрдым взглядом в девочку, будто желая столкнуть её на землю.
– Чего не открываете?
– Обед у нас.
– А где командир?
– Тут. Где же ему ещё быть? Такт отсчитывает: «Раз-Два, Раз-Два.»
– Зачем?
– Чтобы синхронно ели. Все вместе. Не частили.
– Дурдом…
– Армия!
– Так что же, командир у вас голодный останется?
– Зачем голодный ? Онумный, он всё успевает. Голова! Иди уже, не мешай.
Люк башни наконец-то откинулся и из него показался командир танка:
– Ксешинский, – строго и в тоже время по отечески обратился он к механику, – Хватит болтать. Иди обедай. Там тебе оставили… не много.
Голова механика мигом исчезла, задраив за собой люк.
Командир уселся на башне поудобнее, свесив ноги в люк, внутрь танка, облизал алюминиевую ложку и сунул её за голенище сапога:
– Привет, – вполне дружелюбно обратился он к Марусе и ласково улыбнулся ей своей гагаринской улыбкой, обнажив ряд ровных белых зубов, особенно выделявшихся на его чумазом лице:
– Давненько ты не пробегала. К бабушке?
– К трём поросятам, – зачем-то и ему соврала Маруся, – Вот, пирожки им несу. Уже просроченные правда… Будете?
– Нет, спасибо. Только что пообедал, – как-то двусмысленно и несколько замысловато улыбнулся танкист. Он достал из кармана кусочек старой газеты. Хотел было сделать самокрутку-«козью ножку» и закурить, но подумав, и внимательно посмотрев на Марусю свысока, сделал из газеты бумажного журавлика и протянул его девочке:
