Было ясно как день, для чего ему нужны деньги, но отказать старинному другу не решился. Поэтому и предложил альтернативный вариант развития событий, а Вовка на него с удовольствием согласился. Уже через пятнадцать минут мы сидели под ещё пригревающим октябрьским солнцем на летней площадке небольшой шашлычной, а когда принесли наш заказ, Вовка лихо подхватил запотевший графинчик и так же лихо разлил водку по пластиковым стаканам.
– За встречу! – торжественно продекламировал он и, не дожидаясь, залпом осушил посуду. Не поморщившись. Крякнул, закусил корнишоном, откинулся на спинку пластикового стула и великодушно разрешил:
– Рассказывай!
Я вкратце описал, чем занимался последний десяток лет, а он мне рассказал, как не вышла у него карьера военного, как связался с азерами с рынка, а те его подставили на валюте. Как отсидел он пять лет за эту подставу и как перебивался после отсидки на стройках разнорабочим. И о том, как запил от безысходности, тоже рассказал.
– Ты думаешь, я не понимаю, что я алкаш конченый? Я пьянь, а не идиот, Серый. Не хуже тебя это понимаю. Знаю, что смерть мне будет от водки, но ничего не могу с собой поделать. Да и хочу ли, тоже не уверен. Бабу мне надо путёвую, чтобы в ежовых рукавицах держала. Только где ж её возьмёшь такую, чтоб на меня полубомжа повелась? Если бы баба, Серый, – клянусь! Детей бы завёл! Воспитывал бы! Я бы их в футбол научил… Помнишь, как я в футбол бегал? А!? Всех мы с тобой делали как сынков! Козырная команда была!
Вовка приуныл, глядя на шумящий вдалеке проспект.
– У тебя работа-то есть? – спросил я.
– Ну вообще я на столярке последний раз батрачил. Но там хозяин – та ещё падла – на зарплату прокинул. Я его послал и сейчас вот месяц пока без работы. Но я ищу! Если ты за бабки паришься, то обещаю…
– Да не переживаю я за бабки, угомонись. Если тебя так это волнует, то в следующий раз ты меня угостишь, договорились?
– Не вопрос, старик! О чём речь вообще?
Мы неспешно закончили обед и пешком отправились в ЖЭК, чтобы уладить кое-какие вопросы, связанные с приватизацией квартиры. По дороге Вовка долго пел мне оды о том, какой я молодец, что выбился в люди и всё такое прочее. Я из уважения слушал, а на душе было горько и паскудно. Наверное, от того, что не мог ответить ему тем же.
Чем больше я размышлял о Вовке и о его положении, тем сильнее крепла уверенность, что нужно его как-то спасать. Надо обязательно что-то делать! Он остался совсем один. А как расплакался в подъезде? В общем, не было у него теперь никого, кроме меня, и бросить его, означало бы – обречь на медленную, но верную гибель. Такого морального права у меня не было.
– А помнишь наш чердак? Ну, лабораторию эту и балку деревянную с надписями. – Вовка улыбался, когда говорил это.
Я тоже улыбнулся и кивнул. В груди как-то потеплело и немного заныло. Эдакая лёгкая, но сладостная боль.
– Помню, конечно! Мне та блондинка с обложки «Работницы» до сих пор покоя не даёт. В эротических снах приходит. Помнишь её? В сарафане таком бирюзовом. Она единственная, наверное, без химии на башке была. Остальные все под Макаревича косили.
Вовка хохотал от души. До слёз. Было видно, что тоже помнит.
– Мочу с ней выпариваете, небось? В снах этих ваших.
– Не-е-е, – запротестовал я. – У меня на неё каждый раз совсем другие планы. Но, блин, как до дела доходит, эта зараза в химичку нашу превращается…
