– Ты знаешь, что скоро умрешь, но, кажется, совсем не боишься.
– Так я и правда особо не боюсь. Мне уже давно сказали, когда это произойдет. Я скорее даже жду не дождусь. По-моему, на небесах не так скучно, как в больнице. И красиво там, и воздух свежее, – на одном дыхании проговорила она, но пальцы девушки застыли, и она внимательно вгляделась в то, что нарисовала. Я совершенно не понимал, что за эмоции прячутся под равнодушным лицом.
Она медленно закрыла альбом и поднялась. Бросила взгляд на часы, которые висели в комнате отдыха.
– Мне пора в палату.
Видимо, или ждала кого-то в гости, или ее навещал врач. Я тоже поднялся и проводил ее взглядом. Если честно, я бы еще немного поговорил.
– Ты всегда тут рисуешь? – спросил я с надеждой. Вдруг мы снова встретимся?
– Или тут, или в палате. Когда людно, стараюсь у себя.
– Понятно. Можно еще как-нибудь посмотреть? – Я изо всех сил старался придумать предлог.
На несколько секунд девушка задумалась, но потом улыбнулась:
– Можно. Ну, пока!
И она убежала, зажав под мышкой альбом. Я спустился на лифте в холл и вышел из больницы.
В автобусе до дома я всю дорогу думал о ней. Неужели ей правда осталось всего полгода?
Это даже меньше, чем мне, а ей хоть бы хны. Обычный человек, узнав, что скоро умрет, расклеится и отчается, как я, на все махнет рукой. Или я чего-то не понимаю?
Она приняла смерть. Видимо, у нас совершенно разное мышление. Я боялся конца, она же – ждала с нетерпением. Уже только по этому понятно, какая она чудачка, – хотя, может, и нет. И такой красивый рисунок! У нее не просто уверенная рука, нет: ее работа пронизана неуловимым очарованием. Мне захотелось больше узнать о ее творчестве, но не только: и о ней самой тоже.
Пока шел от автобуса до дома, сообразил, что у меня напрочь вылетело из головы спросить, как ее зовут и сколько ей лет. Чем болеет, тоже интересно, но такое лучше не спрашивать. Я все равно не пойму, а она вряд ли захочет говорить.
Я вздохнул и поднял глаза к небу. Оно уже порыжело, и на лицо падали яркие лучи заходящего солнца.
Сколько еще я увижу прекрасных закатов? Я продолжил путь, охваченный сентиментальностью. Кажется, сегодня у меня бы вышел красивый рисунок.
Дома я тут же поднялся к себе. Сел за стол и открыл альбом на чистой странице. Карандаш свободно полетел по бумаге. Я передавал краски того заката простым карандашом.
– Акито? Ты дома? – крикнула из коридора мама, но я не ответил и продолжил работать.
То наклонял карандаш, сгущая тени, то поднимал его перпендикулярно листу, накладывая тонкие штрихи. Где-то через час закончил.
Получилось тускловато – простым карандашом все-таки сложно выразить закат. Но я остался доволен. Опять похвалил себя за хорошую работу: 82 балла.
Закрыл альбом и уставился в потолок, обклеенный обоями. Он показался мне гигантским холстом.
Я медленно прикрыл веки. Поверх черного холста проявилось лицо той самой безымянной девушки, которая так красиво рисует. Надо будет обязательно снова ее найти. Я себе пообещал так и сделать, а потом открыл глаза.
– Акито, мама ужин приготовила, просит через пять минут спускаться! – позвала Нацуми, которая зашла в комнату, по своему обыкновению не постучавшись.
– Ага, хорошо, – отозвался я, и сестра тут же убежала.
Через пять минут я спустился по лестнице.
Когда оказался в столовой, мама из кухни крикнула:
– Простите, бифштекс не прожарился, еще пять минуток!
