На тропинку из-за пня вышел леший: на голове шапочка с подвёрнутыми краями, в серенькой косоворотке, подпоясанной зелёным кушачком. Поверх косоворотки, на старичке была одета стёганая телогрейка без рукавов. Из-под рубахи, доходившей лешему до колен, выглядывали штаны в темно-зелёную и чёрную полоску. На ногах – стоптанные худые лапти, подвязанные крест-накрест поверх серых в репьях онучей.
– Вот он, аспид, – бабка указала Аксинье на лешего палкой. – Сейчас я с ним мигом управлюсь, задам паразиту.
Старуха поправила грязный фартук и, покачав головой, с укором сказала лешему:
– И не стыдно ж тебе, а? – бабка топнула ногой. – Ведь твоя же работа, меня в канаву-то спихнуть устроил.
– А сама-то? Сама-то забыла, как я три дня за ногу подвешенный висел на ёлке? – парировала лесная нечисть и, уперев руки в бока, лешак выставил одну ногу вперёд, показывая видимо, за какую ногу был подвешенным. – Хорошо, лось верёвку перегрыз. Да, надо мной все белки в лесу до сих пор смеются. Сходи, говорит она мне, под ту ёлочку, там грибки особенные. Собери для меня. Я и пошёл. А там верёвочка с петелечкой.
– И по делом тебе, окаянный, – бабка замахнулась на деда палкой. – Ты ж мне весь огород шишками закидал.
– И правильно закидал, – леший обратился к Аксинье. – Чего земле пропадать – пусть ёлочки растут.
– Ах, ты ж жук майский!
– А, ты… А, ты…, – леший видно никак не мог подобрать для бабки пообиднее слова.
– А ну, тихо! – устав от перепалки между лесной ведьмой и лешим крикнула Аксинья. То, что спасённая ею бабка была ведьмой, девушка уже догадалась без подсказок. – Что ж вы такие громкие-то?!
– А чего вот она? – с обидой в голосе сказал леший.
– Вы, что? Не можете спокойно поговорить? – Аксинья смотрела на замеревших лешего и его подружку. – Нет? Не ругаться вы не пробовали?
– Нет, – в один голос ответили они, замотав при этом головами.
– Я уже устала вас слушать!
Аксинья смотрела на своих новых незадачливых знакомых и вдруг громко рассмеялась, такими забавными они ей показались.
Бабка тоже улыбнулась и легко толкнула в бок кулачком лешего. Леший поняв, что с воительницей пронесло, за ноги не подвесит, покосился с опаской на висевшую у неё на боку саблю, перевёл взгляд на сумку девушки. Заметив, куда смотрит леший, Аксинья спросила его:
– Чего?
– А у тебя там, в сумке, – леший указал глазами на суму, – ну, точно ничего больше нет?
– Чего: «ничего»? – переспросила Аксинья, не понимая вопроса лешего. – А что должно было остаться?
– Ну, съестного чего-нибудь, – леший снова указал глазами на суму.
– А! – поняла Аксинья. – Сейчас, погоди, – она сняла с плеча сумку и присев на корточки вытряхнула содержимое на траву.
Перебирая вещи, Аксинья наткнулась на четвертушку головки сыра, завёрнутого в тряпицу.
– Вот, – Аксинья протянула лешему свёрточек, – сыр есть ещё.
Бабка нагнулась к Аксинье и позаговорщицки пошептала:
– Мне тоже отломи кусочек, будь доброй.
Среди вещей, которые положил дед в сумку, оказался и маленький ножик. Им девушка разрезала пополам сыр и отдала по куску старухе и лешему.
– Благодарю тебя, девица, – поклонился леший Аксинье, покончив с угощением. – До чего же я люблю еду человечью!
– А сами, что же приготовить не можете? – удивилась девушка.
– Так на чём же? – в свою очередь удивлённо спросил леший. – Ты, красавица, не знаешь разве: готовят-то на огне.
– А вы, что ж, огня развести не можете?
