Сегодня эфир тоже выдался скучным. Всё спокойно, где-то перебили группу из четырёх вампиров, попытавшихся устроиться в заброшенном городе и угрожавших жителям одного из поселений неподалёку. Кто перебил – неизвестно. По слухам, где-то в окрестностях видели Мотыльков, может, они. А может, и не было никаких Мотыльков, потому что слухи совсем не надёжные. На этом Лёша перешёл к рассуждениям об увеличении популяции бурых медведей… и ни слова о пропавших фурах. Видимо, это относилось к делам поселения, а о делах поселений не говорили никогда. Хотя бы потому, что тогда их пришлось бы называть.
За пределами досягаемости радиостанции, похоже, тоже не было ничего нового. К эфиру подключился один из обычных Лёшиных соведущих, и вместе они снова начали обсуждать историю с поселением, захваченным Серебряными в прошлом месяце. Немного послушав, Рада отключила приёмник и, прикрыв глаза, подставила лицо солнцу. Она сидела вытянув ноги и наслаждалась тишиной и теплом. Лёгкий тёплый ветерок нежно гладил её по щекам, во рту угасал сладкий вкус клубники, и Рада сидела, забывшись, пока желудок настойчиво не заурчал, намекая, что пары ягод ему было мало.
Рада открыла глаза и, поправляя растрёпанные ветром волосы, заметила в них медные отблески – тёплый свет заходящего солнца окрашивал вьющиеся крупными кольцами каштановые пряди в рыжий цвет. Раде нравилось видеть себя такой, когда на закате она оказывалась возле зеркала. Она не раз слышала, что из рыжих и зеленоглазых выходят лучшие колдуны – бабуля, папа и маленькая Катя служили надёжным тому подтверждением. Хотя быть зеленоглазой Рада никогда не хотела. Ей нравились её собственные светло-карие глаза, в солнечном свете становившиеся почти жёлтыми.
Рада заёрзала, пытаясь поймать уходящий солнечный свет. Неровный край пня царапнул бедро, а с болью вдруг пришло осознание: уже разгорелся закат, а поисковые группы до сих пор не вернулись.
Они не вернулись точно, она бы услышала отсюда шум у ворот, но было тихо. Рада вскочила и выругалась, услышав звук рвущейся ткани: старые заношенные штаны зацепились за неровный край пня. На ощупь оценив масштабы трагедии, она выругалась ещё раз. К счастью, штаны порвались по шву, но стоило кому-нибудь в поселении увидеть эту дыру – и Рада была бы немедленно приговорена к нескольким неделям неустанных шуток на эту тему.
Не зная, что делать, девушка заметалась по огороду. С наступлением сумерек ворота всегда запирали и не отпирали до самого рассвета. Одинокий звон колокола прорезал вечернюю тишину, добавляя масла в костёр её тревог.
– Чёрт…
Первый звонок призывал всех жителей поселения заканчивать свои дела и направляться к домам. По второму запирались ведущие из поселения ворота, а по третьему – вход в огород. К этому времени всем, кроме ночных дозорных, уже полагалось разойтись по домам и запереть двери, а поисковые отряды до сих пор не вернулись. Что же теперь будет?
Запрут ли ворота, когда за пределами поселения находится так много людей? Рада не сомневалась, что так нельзя. Но Дмитрич – тот самый Дмитрич, который запер её в поселении из-за одной-единственной кикиморы, – вполне мог на это пойти. Она остановилась, готовая взвыть от собственного бессилия, когда вдруг поняла, что сводивший с ума зов прекратился.
Похоже, он прекратился раньше, возможно, пока она слушала радио или чуть позже. Обескураженная странными переменами в своих ощущениях, Рада замерла, вслушиваясь в себя, и вздрогнула, услышав резкий автомобильный гудок.
